****
Рыба моя посылает всех, кто живёт в лесу.
Мы вели с ней этические беседы, но - всё в песок.
Часто внешние факторы нам подменяют суть.
Но мы пишем ещё. Так сочится берёзовый сок.
Мы опять говорим, хоть слова зачастую пусты,
и мешают течению крови, как будто жгуты.
Их на нас наложил
тот, кто раньше бессловно прожил -
или слишком был частым и громким.
Пара крайностей этих — взрываются в нас изнутри.
и тогда — говорим, и словесный растущий Олимп
снова падает в ту же воронку..
Странно думать о рыбах, когда в небесах столько птиц.
Но живущие в ветках таят выражения лиц,
маскируя их клювами, лишней подвижностью, свистом.
Рыба смотрит на тех, кто из леса выходит на свет,
собирая словарь из подмеченных рыбой примет.
Бэби, асталависта.
Рыба мне говорит, что она далеко не моя,
уплывает в безбрежные рыбьи края,
там становится частью течения, стаи и сети.
Рыбы мои продолжают ходить косяком,
и слова нарастают, и лепят бесснежный свой ком,
что катают во мне, где-то там, далеко-глубоко
ночи странные дети.
Ветер лес продувает, выносит тропиночный сор,
за окошком-околицей-полем зашёлся Трезор,
что ушёл по-лукьянински в новый тревожный дозор,
прикрывая мне спину.
- "Спи, мой мальчик, — мне скажет, как прежде, умершая мать, -
я ещё буду долго тебя в этом сне обнимать,
даже если научишься рыбий язык понимать,
если рыбы и птицы — покинут."