Герда приходит к морю, море её сильней.
Старше на тысячи лун, на бесконечность песен китов и чаек, Море качает рыб и палубы кораблей, Море помнит ее ребенком и помнит Кая.
«Знаешь, море, я не могу уснуть.
В сердце болит тоска— прямо здесь—и вьюжит.
Я закрываю глаза и боюсь спугнуть образ того, кто мне упрямой и хрупкой нужен.
Сказку не дописали, ведь мы росли. Сказка тоже росла и превратилась в драму.
Как сказать боли—если она внутри— не боли?
Море, море, скажи, как стать сильной— как ты и я стану...»
Море волнуется, лижет песок волной. Морю по силе шторма и эталонные штили,
Море учили быть морем, пенить шумный прибой,
Играть в корабли, километры считать за мили.
А за спасение душ ответственны маяки,
Но они не умеют спасать от ненужности и бессилья.
Синие воды прохладны и по живому мягки,
Пахнут тиной, медузами и мокрой соленой пылью...
Герда шепчет: «Если ты думаешь, что солоней
Слез моих и холоднее шорохов птицы, Выплеснись из безнадежно утраченных дней,
Опресни мне от черной тоски ресницы».
И море плескается с северным ветром в такт,
Во взгляде у Герды– туман и любовь по Каю.
Так много эмоций и чувств, а слагается кое-как:
«Море, море, я слабая, море, я так скучаю....»
И, рассекая с лодки волны хрупких вод, босиком
Герда щекочет тёмное море и тишину его пустырей.
И засыпает, нежно–укаченная аквамариновым сном,
Море хохочет в голос и засыпает с ней...