Это по счету, представь себе, третья весна,
Я все по-прежнему: так же нелепо рифмую:
"Милая, здравствуй.. Я не пишу «моя».
Кто я такой, чтобы звать теперь так чужую?
Горе-поэт опять расчехляет душу.
Шлет эти письма, что так безразличны тебе.
Третья весна, а я все еще дико простужен
Образом тем, что ищу я глазами в толпе.
Имя твое - на сердце моем печать,
мне только грезить о невозможной встрече.
Я свои раны тебя не прошу врачевать,
эти стихи не ложатся пусть грузом на плечи.
Время летит, под ребрами стынет память,
но мои сны ее разжигают вновь.
Я признаюсь: из всех моих свежих шрамов -
ноет лишь тот, что я называю «любовь».
Мой приговор и непримиримый судья -
Стекла-глаза, в них сияет твое отраженье.
Это финал и навряд ли здесь будет ничья.
Я признаю и смиряюсь с своим пораженьем.
Не напишу, тревожить не стану стихами.
Главное - будь. Неважно, что будет со мной.
Ты не «моя», но, милая, между нами –
Горе-поэт навечно -
лишь только твой…"