Глава VII. Мои истории с мамой

               
                Мои истории с мамой
     Однажды мама, будучи в командировке не то в Донецке, не то в Днепропетровске, а скорее всего, и в одном городе и в другом, на обратном пути заехала ко мне в Екатеринбург - тогда Свердловск, где я училась в Уральской консерватории на втором курсе. Это было осенью где-то в начале октября 1985 года. Стояла та пора осени, о которой говорят «золотая» - самое любимое время  у мамочки и у меня. Настоящее буйство красок -нежно-золотистых, багряных, ядовито-жёлтых с оранжевыми тонами, ещё тёмно-зелёных, коричнево-бурых - было щедро разлито в городских пейзажах. Помню, как гуляли вместе с мамой, загребая ногами листву, по живописным улочкам старого Екатеринбурга, где старинные постройки XVIII- XIX веков уютно отсвечивали глазницами окон на осеннем солнце. День был безветренный, листья падали с деревьев мягко, неторопливо, умиротворённо.
     И также спокойно и умиротворённо было у меня на душе. Оно и понятно… Моё одинокое, заполненное учебными и бытовыми заботами «бытие», вдруг нежданно-негаданно осветилось незапланированным приездом мамы. И на целых три дня я забыла о «вселенском» одиночестве в большом городе,  о сосущей, почти не отпускающей душу тоске по дому, об отсутствии привычной родительской заботы. Эту заботу и не ощущаешь вроде бы, находясь в тепле и защищённости родительского дома, а понимаешь всю её значимость только тогда, когда теряешь. Три дня счастья - как будто миг… и целая вечность. За эти три дня мама решила облегчить мой студенческий быт максимально возможно. Она отутюжила и починила всю имеющуюся у меня в наличии одежду, закупила на месяц вперёд нескоропортящиеся продукты (ввиду отсутствия холодильника), приобрела дополнительно нехитрую кухонную утварь - кастрюльку, кухонный нож, чашки, тарелки в расчёте на несколько человек. Кроме того, пока я слушала лекции по истории зарубежной музыки, она отдежурила за меня на студенческой кухне, до блеска отдраив четыре газовые плиты от годами въевшегося жира и копоти.
      Ну а накормить меня мамочка решила с запасом, видимо, до зимних каникул. Мне не забыть до конца жизни знаменитую чебуречную на углу улицы Малышева, попросту типичную «забегаловку» советских времён. Там могли «остограмиться» с утра интеллигентные алкоголики, перекусить по-быстрому служащие близлежащих организаций, туда же частенько забегали и вечно голодные студенты. За барной стойкой, как сейчас бы сказали, а проще говоря - за прилавком, стояла вечно орущая пышногрудая - в духе Кустодиева - продавщица в накрахмаленном колпаке и замызганном фартуке. Она быстро и весело разливала в огромные кружки пенящееся пиво, а в гранёные стаканы советского, естественно, образца водку, бурый портвейн и «Агдам» для более продвинутых посетителей. Эта же продавщица раскладывала по тарелкам аппетитные чебуреки с лапоть величиной, с огромной дымящейся жаровни, шумно шлёпая сдачу на железный лоток.
     Вот в эту «забегаловку» со стоячими столиками я и потащила мамочку обедать. Во-первых, она находилась недалеко от консы, во-вторых, там было дёшево и невероятно вкусно. Чебуреки были атлетических размеров, с хрустящей корочкой по краям. Сначала нужно было откусить кончик этой корочки сверху и выпить весь сок-бульон изнутри и только после жевать аппетитную поджаренную корочку, добираясь до заветного мяса с большим количеством лука и специй, запивая эту вкусноту горячим чаем. Надо ли говорить, какие эмоции испытывали во время этой трапезы проголодавшиеся студенты. После того, как мама впервые попробовала эти чебуреки, мы посещали это тёплое местечко с завидной регулярностью в каждый её приезд в столицу Урала. А приезжала она туда никак не меньше пяти раз.
     В культурной программе, если это касалось мамы, обязательно должен был присутствовать Театр оперетты. И он был: Театр музыкальной комедии г. Свердловска (сейчас Екатеринбурга) - один из лучших театров этого жанра и по сей день. Мамочка обожала оперетту и даже мечтала о том, чтобы её сын стал артистом оперетты. Мечта воплотилась через поколение, артистом музыкального театра стал её внук. И конечно, в этот её приезд мы смотрели какой-то классический спектакль, только не помню - «Сильву» или «Марицу». Каким же удовольствием было повести маму в театр и украдкой наблюдать за ней во время спектакля. Ей нравилось всё: музыка, исполнение, костюмы, декорации. Она во всём находила прежде всего хорошее, никогда прилюдно никого не критиковала. Какие-то сомнения могла выразить только с глазу на глаз в очень мягкой деликатной форме. А уж от театра, в котором слушала и смотрела свою любимую оперетту, она получала исключительно положительные эмоции.
     С мамой вообще было очень приятно и душевно комфортно находиться в зрительном зале, будь то театр, концерт или кино. Она всегда очень живо и эмоционально реагировала, и иногда наблюдать за её реакцией было гораздо интереснее, чем за происходящим на сцене. Вспоминаются ежедневные походы в наш местный драмтеатр во время летних гастролей Барнаульского театра музыкальной комедии в 1976 или в 1977 году, когда маме, видимо, за её общественную работу выделили единый пригласительный билет на двоих на все спектакли. Мне было лет тринадцать-четырнадцать, мы пересмотрели с ней весь гастрольный репертуар: иные спектакли дважды с разными составами артистов. И именно тогда, в те мои далёкие отроческие годы, слушая великую музыку И. Кальмана в исполнении, мягко говоря, не выдающихся певцов и оркестра сомнительного качества, я пожизненно заболела и музыкой, и театром. И, конечно, этой своей «пожизненной» любовью я обязана маме, поскольку она началась именно с завораживающих мелодий Кальмана.
     Что касается совместных походов в кино, то они, конечно, были значительно реже, чем в театр или на концерт. Точнее сказать, они были единичны. Я всегда предпочитала ходить в кино в одиночку, чтобы никто не мешал. Компании были не для меня. Исключение делалось только очень близким людям - сестре, брату, отцу, теперь - сыну. Естественно, в этом кругу мамочка была на первом месте. Другое дело, что по каким-то объективным причинам это не удавалось делать часто. Но один такой поход я помню очень хорошо. Это было в моём родном городе. Не помню, как и почему именно с мамой вдвоём после её и моей первого года - работы пошли на фильм Никиты Михалкова по мотивам рассказа А. П. Чехова «Очи чёрные», который недавно вышел на экраны. В фильме был дан тончайший анализ русской души с её вечной загадкой, были показаны российские провинциальные нравы в чеховском, естественно, ключе. Картина была решена сатирически, фарсово: с одной стороны - это была романтическая история с большим налётом мелодраматизма, а с другой - картина русской жизни с огромным количеством комических деталей, подчёркивающих особую эксцентричность русской действительности, населяющих её типов и характеров в понимании случайно заехавшего в Россию иностранца. Это была свободная фантазия на темы Чехова, наполненная психологизмом, несбывшимися надеждами, ностальгией по ушедшей в небытие жизни дворянских усадеб дореволюционной России и проблемами некогда богатой, а теперь разорившейся аристократической семьи. Вся картина была пронизана какой-то недосказанностью, щемящей болью несостоявшейся любви, ассоциациями, воспоминаниями и так далее. Всё это было дано как, всегда у Михалкова, сквозь призму тончайшей музыкальной партитуры и очень красивого зрительного ряда.
     Короче, кино было непростое, весьма далёкое от тех замечательных деревенских картин, которые так любит поколение моих родителей, да и не только оно. Но как же глубоко, с огромным пониманием восприняла этот фильм моя мама. Ей в течение почти трёх часов не только не было скучно, напротив, интерес и её включённость в процесс восприятия не пропадали ни на минуту. Меня поразило, что после, делясь своими впечатлениями, она не просто говорила о картине на уровне сюжета, фабулы, а размышляла прежде всего эмоционально о многих очень тонких деталях, составляющих всю ту целостную палитру, имя которой - Русская культура. И это не был, да и не мог быть теоретический разбор с киноведческой точки зрения. Скорее повторюсь - очень эмоциональный и по-своему своеобразный выплеск впечатлений от произведения искусства, которое по-настоящему затронуло душу. Прошу прощения за излишне высокопарный слог, но по-иному рассказать об этом не могу. Все мои опасения, что мамочке будет скучно и неинтересно, оказались напрасными.