ПРОСТРАНСТВО ВРЕМЕНИ
Автор этой книги – Нина Ивановна Саницкая – человек трудной и удивительной судьбы.
Из села Курской области она девочкой ушла на фронт. Служила радиотелеграфистом. Но
приходилось быть и зенитчицей, и медсестрой и даже кочегаром. Опаздывавших к месту
сборов двух подруг взял к себя машинист с условием, что они будут работать вместо
убитого кочегара и бросать уголь в топку печи паровоза, который должен двигаться в
сторону фронта.
Стихи, написанные на фронте, потерялись при обстрелах. Может быть, оставшиеся в
памяти строки обросли новым контекстом. Как бы то ни было, творческая зрелость
пришла к Нине Саницкой позже, в шестидесятые годы, когда она стала посещать
литобъединение «Магистраль», которым руководил Григорий Михайлович Левин. Для
Левина Нина была одной из любимиц. Обратили на нее внимание и частые гости студии –
известные поэты.
В первый раздел книги «Великий покой» вошли в основном ранние стихи. В них больше, чем подробностей биографии, обращений к миру природы.
Но так писать о красоте окружающего пространства может лишь человек, исстрадавшийся по мирной жизни. Пристальный взгляд впивается в каждую деталь. Вот «из-под камня еле вылез ручеек на четвереньках», вот «уточка наискосок плывет по Уче с малышами», вот неказистая на первый взгляд ворона «грациозно подходит к воде» и «становится синей», обретает неповторимую красоту. Даже ветры находят воплощение: они трутся о морщины старых деревьев. Такие стихи, как «Ворона», «Ручей», «Короб синевы», «Старые деревья», «Жасмин» достойны того, чтобы войти в антологии стихотворений о природе.
Тема войны возникает уже в зрелом творчестве Нины Саницкой. В центре
раздела «Эшелон» помещена поэма «Позывные любви». Первая любовь, как у многих,
пришла к героине через позывные:
Он, он коснулся моего лица
ладонью нежной посреди пожаров.
– Поберегись, – сказала я, – свинца... –
а он сказал мне:
– Что ж, пора, пожалуй...
И через борт машины на ходу
перелетел. И, стоя средь мальчишек,
взмахнул пилоткой:
– Я тебя найду!
Запомни только: «Ты – Ветла, я – Чижик...»
В третьем разделе «Ржаное солнце» стихи о не менее тяжелой, чем дни на фронте, жизни в тылу и в оккупированных селах, где нечеловеческий труд, издевательства со стороны захватчиков неотделимы от голода. Хлеб и молоко – ими переполнены мысли
простых людей. Ржаное солнце – это каравай свежего хлеба. А замечательная поэма
«Анастасия» кончается молитвенным восклицанием ребенка: «Молока мне!» Героиня
поэмы остается в оккупированном фашистами селе с пятерыми детьми и коровой. Немцы
уводят корову, но та возвращается к хозяйке. И следуя логике изуверов, немцы видят
единственный выход в том, чтобы убить хозяйку. В этой, самой трагедийной ее поэме, всё же нет горечи. Поэма открывается сценой встречи с сыном Анастасии спустя годы после войны. Даже если из всей семьи остался жив один настоящий прекрасный человек, жертва Анастасии не была напрасной.
Следующая часть «Путь к порогу» содержит в себе венок сонетов с тем же заглавием.
Критики немного придирались к венку: не всюду соблюдены точные рифмы и единый
размер. Нина Саницкая вообще не поэт точных форм, и сонетов, просто сонетов она не
писала. И вдруг венок сонетов. Наверно, она увидела в венке сонетов возможность точно
выразить идею возвращения. После повтора сказать о том же самом по-другому. Жизнь
велела героине оставить родные места, и каждое возвращение сулит новые, чудесные
открытия.
В строках, с небес сошедших, повторять:
люблю одну и ту же неизбежность...
Именно в этой части книги приоткрываются подробности жизни автора: мама, рано
умерший муж, две любимые дочери. В поэме «Отчим» бытийное присутствует в сочетании с вневременным, былинным:
На плечи зябкие легла заря,
как шаль, и ветер шалый кисти комкает...
Былинка ли, копьё ль богатыря
за дальней-дальней покачнётся кромкою.
И всадник обозначится, и конь.
И под копытами застонет степь, не пахана.
И женщина взметнёт к бровям ладонь,
готовая порхнуть навстречу птахою.
Отношение Нины Саницкой к слову сродни творчеству композитора. Все зримое и
переживаемое находит отзвук. У этой поэзии длинное дыхание. Она не поспешает к
эффектным концовкам, а разливается на широких просторах. Если осталось в
черновиках множество миниатюр, то и в них видятся начатки будущих больших циклов и
поэм. Впрочем, и как миниатюры они представляют ценность. В лучших из них – живой
образ мгновения, то, что филологи называют хронотопом, а Нина Саницкая, у которой
вообще минимум заимствованных слов, переводит как «пространство времени».
Об этих миниатюрах, многие из которых публикуются впервые, хотелось бы поговорить особо. Истоки их – и народное слово, и моменты иронии, почерпнутые из выступлений юмористов, из книги афоризмов Ежи Леца, блестяще переведенной подругой Нины – Еленой Надеиной.
; ; ;
Как вам там, сбежавшим или беглым?
Двоится в глазах белый свет?
Если сравнивать с бывшими белыми –
у них предательства не было.
У предательства Родины нет.
; ; ;
Наш паровоз летит вперёд.
Едва помедлил – идиот
влетел в него – включил азарт
и повернул нас всех назад.
; ; ;
Кто – попрошайка? А кто донор?
На лбу – хоть больно – заруби:
Русь пропивается за доллар,
протрезвевает – за рубли.
Эти горькие строки написаны были еще в самом начале перестройки, и тогда встречались порой критически. А теперь они зазвучали как правда и пророчество.
Нина Саницкая была не только поэтом, но и разносторонним художником. Ее деревянная скульптура – настоящее чудо. Хороши и пейзажи, и зарисовки-примитивы. А многие стихотворные миниатюры как будто повторяют живописные наброски:
; ; ;
Дождь льёт осенний, – как из лейки.
И не видать вокруг – ни зги.
Лишь два луча узкоколейки
и дождь, и лес насквозь прожгли.
Есть четверостишие, адресованное редактору журнала:
; ; ;
Редактору
Возьмёте вы стихи, зевая, –
спасенья, дескать, нет от дам…
А я из строк явлюсь – живая –
и больше уж зевнуть не дам.
Нина Ивановна Саницкая знала, что ее слово живое, она не боялась полушутливо и полусерьезно сказать об этом. И, думаю, что оно будет, оставаясь современным, звучать и много лет спустя.