Как над русскою равниной, над печальной, над широкой, что унынием пейзажа только с тундрою сравнится, да с седой равниной моря, что холодное со льдами гордо реет взвод бабулек.
Реет гордо и свободно в фиолетовых футболках со Всегения портретом, или в пОльтах, по погоде.
Меж стоянкой и помойкой, между тучами и лужей, раздает клёкот грозный, что аж ястребов пугает - "Где вы столько лет-то были, грели тело по-пингвиньи да по Круазетт гуляли? Или, может, в огородах бездуховно с огурцами этим самым занимались? (я сейчас про садоводство, не про доктора Попова, что с живыми огурцами)" - так кричат они и машут причесоном с хною яркой - лязг железа, скрип суставов слышат люди, что их видят!
Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат люди в этом крике!
В кучи собранные тучи думают: "Вот это глючит! — Что ж они такое квасят, раз который год колбасит?"
Из берлоги им Топтыгин, тот, что с уточками в доме, мощным рыком вторит грозно, мечет молнии и громы на телегу, аж скрипит та под таким тяжелым грузом от эпитетов могучих, тех, которых в подворотне не во всякой слышать можно!
Тщетно плачут голубь юный, и хомяк многосемейный, тщетно пИнгвин робко прячет, что пока не отщипнули - пусть сильнее грянет буря, чтобы Рай или Вальхалла, лишь бы кончилось всё это!
Синим пламенем пылают все надежды на реформы, на удобства, обустройства, - лишь Всегений ловко ловит стрелы молний и о недовольных гасит! Точно огненные змии, вьются на телеэкранах отраженья этих молний: то Бобрица вспыхнет ярко, то Соловушка не трели - стулом мечет в оппонентов, Белгород собой пугая!
Толстый пингвин взял и спрятал тело жирное в утесах, ведь не может громко крикнуть, так как стиснут он запретом крикнуть то, что сердце просит!
В этой мирной птице толстой очень много разуменья, ведь его потомок - Панса, что крещен был Александром, но не лез однако в битвы, наслаждаясь скромно жизнью.
Скрытой мудрости природной очень много в этой птице, что
над пеной не летает, над волнами не кружится, и не любит катаклизмов непогоду гузкой чуя и приход Песца пророча.
В этой птичке столько смысла, и тепла, и жизнелюбья, ведь пингвинам бурь не надо, их по миру не так много, чтобы бурей наслаждаться, им не хочется в окопы, и в герои неохота, что бы там не клекотали огнегривые бабуси, что на грифов так похожи сморщенной своею шеей!
Даже Кондор с изумленьем крику буйному их внемлет, Панда головой качает со Слоном печальным рядом - ни к чему им эта буря, ведь пастись так несподручно, и охотиться невместно.
Чайки стонут перед бурей, — стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей.
И гагары тоже стонут, — им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает.
Буревестников все слышат, только больше птиц колышет, что альтернативы нету кроме — слушать про победу. Эк, вопят! Аж вянут уши!
Песен хочут птичьи души - вопли ж режут слух до боли. Кто бы в бубен дал им что ли? Ведь уже до посиненья утомило представленье.