Щелчок. Включился свет софитов.
Прыжок. На сцену томным вихрем.
Готов. Сейчас задаст он лиха!
Вдох-выдох. И пошел красиво!
Репетировал, что есть силы.
Танцевал, будто нет в зале зрителя.
Не жалел он себя - это точно.
Лишь балет! Ничего другого!
И снова. Разворот. Прыжок.
Руки, ноги, душа - все раскрыто!
И зритель ликует! Но вдруг...
Бряк! - и упал. Паршиво...
Закололо внезапно в груди
Непонятное, грузное что-то...
«И что же?! Мы все таковы!
Вставай, не задерживай борта!»
Отдышавшись, он снова встаёт.
Поправился. Встал в позицию.
И снова. Задание-крик
Пронзает тот слух почти детский:
«Жете антрелясе с фуэте!
Иван Аверьянович! Слышишь?!»
Стоп! Не сделает он ничего!
Надоели ему эти выпляски!
И ком в горле снова повёл
Подальше, чтоб никто не видел.
Пустился тот плакать навзрыд:
«Ни плясать не хочу, ни петь я!
Вы закройте меня в подвале!
Я там буду писать стихи!
Мне не нужно ни пить, ни еды!
Оставьте меня в покое!»
Прокричался. Пришел опять.
Педагог тот - в недоумении:
«Как ты мог такое сказать?
В каком таком души рвении?!
Да-да, путь танцора тернист!
Не тебе мне об этом рассказывать!
Ещё раз: все мы таковы!
Все прошли через боль и страдания!»
«Для чего мне весь этот бал:
Гран-плие, пируэтов вал?!
Я себя уж всего изорвал!
Так! Все! Хватит! Натанцевался!»
Эх, прошло уже много лет...
Я с любовью в душе вспоминаю,
Как в конечный той пытки момент
Мой учитель при всех так признался:
Он обнял меня за плечи
И сказал громогласно, спесиво:
«Я в обиду его не дам!»
А я что?
«За стержень - спасибо!»