...сказал...отец...
...что всё...прошло...
...всему...конец...
...а нам...повезло... (АукцЫон
Для некой чисто эстетической, если вообще не дизайнерской, округлости явления по имени Человечество, можно в качестве полюсов обозначить два его вида: один – это собственно люди, другой – более или менее приблизительно человекообразные. И хотя второй и изначально и окончательно – то есть и фундаментально и телеологически – доминирует, первый всё же ещё инспирируется им к бытию как общему культурно-социальному историческому развитию. Подобное разделение, конечно же, абстрактно; оно – как сказано – всего лишь форма предметной наглядности; в реальной же конкретике всегда актуально смешение и/или мутация, взаимное подавление и/или ассимиляция, наконец, организация и/или хаос. В каждом отдельном индивидууме или особи имеется и то, и другое: мы можем видеть сущее скотство при деньгах и власти, и едва ли не царственные возвышенность и утончённость в нищете аутсайдерства; статус всё более независим от обстоятельств происхождения, а гражданственно-политическая идентификация всё чаще полиэтнична; разумнее иметь дело с разнообразием индивидуальных данных, нежели с чистотой расы или привередливостью нации; в спесивой мифологизации кровных уз и почвенной укоренённости давно уже уловлен запашок пережитков пещерного каннибализма и зоотерриториальной маниакальности; то есть даже уже и сам по себе расистско-националистический подход в целом при всей своей чванливости вполне изобличён как свойство маловменяемой – иррациональной – животности. Однако, именно она, то есть более или менее приблизительная человекообразность, неукоснительно и благополучно самовоспризводится; воспроизведение же человечности, как и всегда, крайне затруднительно и ничтожно; и потому, в форме некоего экзистенциального эффекта ответственности ли, именно у последней, у человечности, исторические социальные и культурные изменения порой вызывают, если и не сразу отчаяние, то уж, по крайней мере, сильные сомнения в их непременной прогрессивности. Вероятно, именно всё более возрастающая сложность процесса и допускает некую надежду на его продолжение; но она же одновременно и источник вечного кризиса управления им или же, точнее, подозрения насчёт его, этого вот управления, иллюзорности; ведь мы уже давно знаем, что управление не является каким-то там управлением свыше; оно и возникает, и растёт, и обнаруживает своё бессилие как попытка именно само-управления; и всё основание религии и философии именно в сложности, запутанности и неизбывной безуспешности управленческих усилий; но и отказ от религии и философии, то есть отказ от признания непонятности – или даже непостижимости – происходящего, приводит ко всякого рода упрощающим подлогам и подменам, то и дело манипулирующим многочисленными диалектиками цели и средства; отчего и оба вида «творцов истории» вновь и вновь становятся и остаются всего лишь взаимоУпотребителями в ситуации её «конца» или, точнее, его, этого «конца», дурной – метатемпоральной – бесконечности. (Другими-словами-короче: если «всё идёт по плану» – – не говно ли «план»? Чей бы он ни был.
SYMVOL
Конечно же, не допустить раскола
лишь верующий может; но в сердцах
скрипит своим осадком кока-кола –
осколочной керамики пыльца.
Как склеить ныне эти черепки!
Да были ли тысячелетней вазой,
по коей не измерить лет тоски
в народах – разобщённой столь и разной!
Солдат порой скучает по войне...
А работяга в отпуске томится...
Брак грезит о романтике извне...
А детству правка «первосцены» снится...
Попу желателен его же ад...
Учителя влечёт премудрость скорби...
Ворону – сыр... Лисицу – виноград...
Могила – проходимцев типа Горби...
И все берут своё – как чужака
за те же термоядерные яйца,
что и серпам, и граблям, с посошка
взыграв, командуют: стоять-бояться.