В нашем веке не было Освенцима…
Так могло бы начинаться стихотворение
Или эссе.
Когда я перевёл эту фразу на китайский,
Двадцать первый век превратился в сорок восьмой,
А Освенцим - в Нанкин.
Когда я перевёл эту фразу на японский,
Получилась эра Хэйсэй
И Хиросима.
Тут на меня обиделись китайцы,
Конголезцы времён царя Леопольда,
Армяне, кхмеры и тутси,
И ещё куча больших и малых народностей.
Три смелых эскаписта
Охотились в лесах
Над ними чёрный Пyтин
Висел на небесах.
«Смотрите, это Пyтин!» -
Один промолвил зло.
Второй сказал: «убийца»,
А третий спел «***лo».
Нас не учили убивать и нас не учили не убивать.
У меня есть маска врача и стукача, и палача ещё.
Я постепенно снова пробую рифмовать -
Не всегда получается.
На близком расстоянии точка прицела должна быть слегка внизу,
Чтобы попасть по центру.
Это, как трогать пальцем вырванный зуб
И привыкать к появившемуся акценту.
Это, как досылать патрон,
Зная, что в дуле тромб.
Два смелых эскаписта
Сидели под кустом,
А Пyтин на берёзе
Помахивал хвостом.
Один воскликнул: «Пyтин!
Стреляй, чего глядишь!»
Второй смотрел на дырку
В груди.
Я помню, как война превращалась из профессии в хобби,
Как мальчишки по жестоким векам скучали,
Как по лесам бродили бухие хоббиты,
Эльфы в тряпках с плексигласовыми мечами,
Мудрые мастера, вымотанные орги,
Весело матерящиеся орки.
«Граждане жертвы, сдаём одежду, не заходим за ограждения.»
Первый перевод Толкиена на язык Мордора был сделан в год моего рождения.
Обнулилась беда
И ремни подтянулись.
Мы зашли не туда,
Но успешно вернулись.
Из полей и лесов
Раздаётся порою
То кукушечий зов,
То вайфай по паролю.
В новой версии тьмы
Старых демонов тешим
Те же самые мы.
И пароли - всё те же.
Последний эскапист посмотрел устало,
Зажмурился, и никого не стало.