Нет для меня весны. Для всех же есть.
Полуразлита местом не местная месть.
Где мы не вместе, море, как синий свитер,
Бухта надела. А нас с тобой ветер вытер.
Судеб ты ждёшь, как ангелы винограда.
В прожитых студиях многому очень рада.
Скатерть скатилась, золото помутнело...
Продолжительность жизни ещё похудела и поседела.
Снова чирикнут часы про твою смазливость,
Душу мою разглядывая брезгливо...
Шутка ли? Пленность ли? Ты и чуть-чуть России...
Перезаткнулись сердца затворы. Но не гаси их.
Я говорю плохо, люблю ещё хуже...
Из моей крови и слёз в городе снова лужи.
А ты зелёная, хвойная. Не водка, а вся пшеничная.
Все к тебе с хлебом, солью. Мне лишь стена кирпичная.
Хитрым стреляют в сердце. Мне вновь куда-то в спину
Глаз твоих тёмно-коричневые рубины.
С кем-то в постели ты? На теле его проклятом...
И запятая становится восклицательным знаком!
Холод в лесу, в горах. Горько мне и обидно.
Снова в слякоти этой ни Бога и ни тебя не видно.
Ты убежала с ним в ад. Я же в раю остался.
Мир с этих пор окрысился. Взъерошился. Поменялся.
Нет для меня весны. Для всех вас же есть.
Собаке собачья смерть. И собачья шерсть.
Шутка ли? Пленность ли? Ты и чуть-чуть России...
Может, родными мы были, будем... Может, чужие.
Когда я работал, мир за меня получал зарплату.
Когда ты грешила, то никогда не была виноватой.
Я дышу и думаю плохо. Живу ещё хуже...
Отображаясь в этой весенней луже.
Но ты живи. Ешь бутерброды с маслом.
Чтоб у тебя внутри так ничего не гасло.
Красивая. Вечная. Не водка, а вся пшеничная.
Плохая держатель слов. А танцовщица вполне отличная.