И что такое любовь? Каждый сам знает ответ. Думаю, любовь – это интерес. Полюбив, начинаешь всерьёз интересоваться предметом.
Начав интересоваться, (особенно когда это касается не человека, а явления, такого сложного, как, например, поэзия), хочешь понять.
Затем быстро выяснятся, что ответить на все вопросы относительно объекта любви можно, если рассматривать его не отдельно, а как часть процесса. Допустим, вы фанат, извините, автомобильного колеса, наощупь различаете все марки шин и дисков. Но вам никогда не ответить, почему предмет вашей любви, созданный для того чтобы катиться, обременен тормозной колодкой, если вы не знаете о нем как о части автомобиля. То есть не вышли за рамки объекта.
И это весьма печальное обстоятельство. Получается, любишь одно, а интересоваться надо другим. А потом выходит, что и любишь на самом деле не то, что кажется. Так стремление к пониманию неизбежно выталкивает из стационарного состояния.
В то время как именно эта тяга понять, узнать, сорвать покровы, является обязательной, если не ключевой, мотивацией поэта. «Во всём мне хочется дойти до самой сути» (Л. Пастернак) – одно из самых глубоких поэтических признаний. Надо ли удивляться, что желающий «дойти до сути» да еще «во всём» недолго находится в стационарном состоянии. В том числе, в состоянии жизни. Его неудержимо влечёт к первооснове, которая вне земных рамок.
Конечно, поэзию можно любить и не задумываясь о её задачах. Но тогда перед нами то и дело будут возникать вопросы – принципиально важные и неразрешимые. Вот почему приходится время от времени говорить о поэзии с «непоэтических» позиций.
Например, о том, что она – непременное условие общественного развития. Куда мы катимся, что теряем-находим, как дошли до жизни такой и – самый русский вопрос – что дальше? – на эти и множество других недоумений пророческий экстаз поэта-современника отвечает не менее глубоко, чем десятки институтов. И, в отличие от большинства научных исследований, эти ответы, становясь частью ментальности, оказывают на рассматриваемые процессы безусловное влияние. Пускай отсроченное и опосредованное.
Поэзия, в широком смысле, – сама жизнь. Как вселенная, если вспомнить атомное строение, есть, проще говоря, организованная пустота, так и настоящие стихи – не продукт, а, скорее, гениальные заготовки, миры под заселение. Они потому и становятся родными, врезаются в память, что каждый наполняет их своим: объемом и цветом, смыслами и образами.
Поэзия – субъективная реальность. Стих состоялся, если читателю захотелось оттеснить автора от высказывания. Сказать то же самое от себя. Чуть-чуть «дофантазировав» по своему разумению. И важно давать ему эту возможность! Организовать те самые мандельштамовские «проколы и прогулы». Не мешать. Уйти задолго до конца своего выступления.
Поэт выполнил свою задачу, когда читатель как бы шепчет стиху, косясь на автора: «зачем он тебе? Ты – мой, он нам не нужен». Или, напротив, обращается к автору: «ты молодец, потому что тебя нет! Ведь всё это я говорю».
И получается, что поэт с помощью маленького, но живого мирка создает себе подобного (соавтора, единомышленника, младшего партнера). А потом исчезает.
Нет, он не Бог, конечно. Всего лишь посредник, делегат.
Так кого мы любим, когда признаёмся в любви к поэзии? Каждый сам знает ответ.
Я думаю, Творца.
(«Поэтоград», № 32, 2013 г.)