(Аллегория Шершеневича)
Влюбится уголовник,
истерзанный неистребимыми муками безысходности, и угрюмый
В сопливенькую тюремщицу,
непреклонным Сфинксом стерегущую неприступность его гробницы,
И натвердит ей языком задеревеневшим,
словно как после десятка выпитых рюмок,
Слова запыленные и вылинявшие,
но для него сверкающие перламутром зарницы.
Посмотрит в «Глазок» тюремщица,
надменно презирающая уголовников и очень красивая
На своего очумлённого арестанта,
под семипудовым замком сидящего у нее душегубке,
И, с едва сдерживаемой,
загадочной непонятной улыбкой, и чарующе молчаливая,
Иронически передёрнет свои сомкнутые,
манящие неприступностью и таинством поцелуя, губки.
Ну и каково тут натуре гордой,
одухотворённой, и до одури поэтической,
Скованной цепями условностей,
кодексов, законов, катехизисов и затравленной,
Словно как на эшафот взошедший,
свежеприговорённый к повешению политический,
Услышавший приговор,
всевозможной добропорядочной белибердою приправленный.
Да и кто ж тут позволит себе
ту единственную и такую бесконечную каплю отваги -
Подарить изгою, всего лишь,
один взгляд человеколюбивого понимания:
Преступить эту грань-
не вот тебе, разносить по департаментам на подписи бумаги,
Но стократ нужнее, трогательнее и гуманнее –
обратите на это внимание.
СИЗО 1986 г.