Не верят в людей мизантропы,
За это их как обвинят?
Где счастья расстелены тропы,
Кого херувимы хранят?
Кто платит и что предлагает,
В чём дело, когда ты инак?
По всюду, как яд истекает:
Божественный промысел, знак.
У веры есть функция света,
Коль зорок ты сам, как слепец;
Но горе трагедий при этом,
Ничто не заглушит в конец.
Но я в пароксизме эксцессий,
Тяну, что случится из жил:
Пускай посмеется Тиресий,
Что я предсказать поспешил.
Не сложно дожить до упрёка,
Судьба осудит и распнёт.
Моё мастерство, как пророка,
Безжалостно ломит и гнёт.
Начало – привольный заказник,
Рискни обуздать большинство.
Безжалостен бал или праздник,
С укладом и целью его.
Покуда дела не свершились,
Стучат каблучки о полы.
И пары азартно кружились,
Наполнены были столы.
Улыбки, восторги сверх меры,
В отрыве от будничных дел;
Ну, что господа офицеры,
Далёк ли у счастья предел?
Галантны у света повадки,
В подвале меж тем, без красы,
Мальчишка на узкой кроватки,
Свои доживает часы.
Каким непонятным примером,
Смерть мальчика силится стать?
Он тоже мог быть офицером,
Мазурку эффектно плясать.
А промысле я уж намедни,
Обмолвился горько на миг.
Он выпросил вздох свой последний,
И не попрощавшись затих.
А люди близки и далёки,
Но каждому хочется жить;
И дальше помчались эпохи,
Как бальные танцы кружить.
Все жребии в горести шире,
Для бога все впрок и черёд,
И головы скоро сложили,
В тот с балом им памятный год.
Расход: офицеры и мальчик,
Но это совсем не итог.
Кого мне больнее и жальче?
Какой, тут от бога урок?
Инъекция в мозг, а не в вену,
И данность по-дьявольски гнёт.
Я лезу от боли на стену,
Мой разум сомненье грызёт.
Но к выводу, тут никакому,
Душевно больной не придёт,
А нянечка входит к больному,
И мне избавленье несёт.
Она утверждает, что с лавры,
Доставлен спасительный крест.
Я ж вижу, как скачут кентавры,
Химеры толпятся окрест.
Пусть с ними я близок к кондрашке,
Она не спешит убивать,
А милая ложь о чурашке,
Меня заставляет страдать.
На вид деревяшка и только,
А время не сдвинется вспять,
Нет бога нигде и ни сколько,
Не в чём, я устал проверять.
А смерть просвещенью не служит,
Она пустота – и всего.
Пуст крест и внутри, и снаружи,
Бессмысленна щедрость его.
Такой вот простор для протеста,
Такой генетический сбой.
Душевно больному нет места,
Пускай остаётся с собой.