Фантастику нужно читать в детстве. Не фэнтези, чего в моем детстве и не печаталось почти, потому что жанр фэнтези - это не не русский, не славянский язык.
Каждому языку, как мне видится, подходит свой тип словотворчества.
Фантастика чудесно ложится на русский язык. Как родная.
Станислав Лем. "Патруль". Да это перевод с польского на русский. Однако надо жить на территории, которая была и под полонизацией и под руссификацией, пока сегодня наконец не предпочла белорусизацию, чтобы понять: менталитет русских и поляков имеет много общего в плане понимания мироустройства в принципе.
Потому оставлю Лема, для образца.
Аннотация:
Идиллия при патрулировании Космической Пустоты пилотами внешнего Контура прекратилась, когда ракеты перестали возвращаться из полетов. Не вернулся пилот Томас, потом пилот Вильмер. Было похоже на то, что Томас и Вильмер вместе со своими кораблями просто испарились, или же в пространстве существует злое таинственное существо.
Патрульный полёт Пиркса тянулся уже девятый час, когда на экране с неподвижными звездами появилось пятнышко и стало удаляться от него. Сначала Пиркс пустился в погоню за этим летящим объектом. Пятнышко обладало очень большой маневренностью — резко тормозило и срывалось с места. Затем Пиркс принялся убегать, пытаясь оторваться от объекта, но и это ему не удалось. Пиркс почувствовал себя приманкой. Удалось ли ему разрешить сложившуюся ситуацию в свою пользу?
Как Пиркс искал выход из ситуации, которую постепенно принял за смертельную угрозу, раз уж два его товарища успели загреметь под фанфарами?
Вот закон, выведенный Пирском, иже Лемом:
"При мысли, как близок он сам к тому, чтобы повторить их участь, его охватил даже не страх, а отчаяние. Точь-вточь как в кошмарном сне — кто он, Пиркс или Уилмер? — а может, Томас? Потому что тогда все было, как и теперь, в этом он больше не сомневался. Он сидел точно в ступоре, совершенно уверенный, что спасения нет. И, что самое страшное, даже не мог представить себе, какая именно опасность ему угрожает — в совершенно пустом пространстве…
Пустом?
Да, сектор был пуст, но ведь он гнался за светлячком больше часа, достигая 230 километров в секунду! Вероятно — нет, даже наверное, — он уже на самой границе сектора, а то и за ней. Что там дальше? Следующий сектор — 1009, еще полтора триллиона километров пустоты. Пустота, на миллионы километров кругом одна пустота, — а в двух километрах перед носом ракеты пританцовывало белое пятнышко.
Что могли сделать теперь — именно теперь — Уилмер и Томас? Да, Уилмер и Томас. Потому что он — он должен сделать что-то совершенно другое. Иначе он не вернется."
Это и есть закон, о котором говорю: если до вас люди уже проходили подобную ситуацию и не выжили, значит, вы должны делать не первое приходящее в голову, поскольку именно все мы люди, и до вас уже за попытку принять решение сообразуясь с первым впечатлением - приговор!
Вы должны сделать что-то абсолютно другое, что-то такое, что не укладывается в голове нормального человека.
Но эту мысль нужно усвоить в детстве, поскольку с возрастом мозг костенеет, и не способе на автомате решать неизвестное ему уравнение с неявно заданными условиями. А то, что знаешь в детстве - знаешь на всю жизнь, и даже пси-опы ( в просторечии - бесы) не очень понимают такие глубинные вводные, и да ваши мотивы поведения, следом, явно отличаются от просчитанных на новейшем ИИ.
И что же сделал Пилот?
"Между звездными экранами [патрульного модуля - прим. моё] располагалось зеркало, не слишком большое и размещенное так, что пилот видел в нем только себя — и ничего больше. Неизвестно было, почему и зачем оно там. То есть, конечно, это было известно, но мудреные доводы в пользу такого решения мало кого убеждали. Придумали их психологи. Мол, как ни странно это звучит, но человек, особенно если он долго находится в одиночестве, временами теряет контроль над своим сознанием и своими эмоциями и ни с того ни с сего может впасть в гипнотическое оцепенение, даже сон без сновидений, с открытыми глазами, и не всегда способен очнуться вовремя. А некоторые оказываются во власти неизвестно откуда взявшихся галлюцинаций, маниакальных страхов или внезапного возбуждения, и, дескать, лучшее средство против всего этого — контроль за собственным лицом. Правда, целыми сутками видеть собственную физиономию, словно впечатанную в стену, и волей-неволей следить за всеми ее ужимками — занятие не слишком приятное. Об этом мало кто знает, кроме пилотов патрульных ракет. "
Итак. Ваши действия.
"Его охватила паника. Почему он до сих пор не сделал того, что было его неукоснительным долгом? Почему, заметив пятнышко, не вызвал немедленно Базу и не доложил о нем?
Потому что стыдился. Уилмер и Томас, наверное, тоже. Можно представить себе, какой хохот поднялся бы в радиорубке. Светлячок! Белый светлячок, который сперва удирает от ракеты, а потом за ней гонится! Вот уж действительно! Да ты ущипни себя и проснись, ответили бы ему.
Теперь ему было все равно. Он еще раз взглянул на экран и сказал:
— АМУ-111 Патрульной Службы вызывает Базу…
То есть хотел сказать. Но не смог. Вместо голоса — какое-то невнятное бормотанье. Он напряг все силы — изо рта вырвался рев. Тогда-то — только тогда — его взгляд соскользнул с экрана и упал на зеркало. Перед ним, в кресле пилота, в круглом желтом шлеме сидело чудовище.
У чудовища были огромные, набрякшие, выпученные глаза, полные смертельного ужаса, лягушачий рот, растянутый и как будто разорванный по уголкам — между губами болтался темный язык. Вместо шеи — какие-то струны, беспрерывно дрожавшие, нижняя челюсть утопала в них; и это страшилище с серым, стремительно распухшим лицом, ревело.
Он пытался закрыть глаза — и не мог. Хотел опять посмотреть на экран — не мог. Чудовище, прикованное к креслу, содрогалось все яростнее, словно пробуя разорвать ремни. Пиркс смотрел на него, и это было все, что он мог еще сделать. Сам он не чувствовал ничего, никаких конвульсий. Чувствовал только, что задыхается — не может вдохнуть.
Где-то совсем рядом он слышал нестерпимый скрежет зубов. Он уже окончательно перестал быть Пирксом, ничего не помнил, не было у него ни тела, ни рук — только нога, выжимавшая тормоз. Да еще зрение, мутневшее все сильнее. Перед глазами роились маленькие белые пятнышки. Он пошевелил ногой. Нога тоже подрагивала. Он поднял ее. Чудовище в зеркале было пепельно-серым — пена стекала с губ. Глаза совершенно вылезли из орбит. Оно билось в конвульсиях.
Тогда он сделал последнее, что еще мог. Выбросил ногу вверх и что было сил ударил себя коленом в лицо. Ужасная, сверлящая боль в разбитых губах, кровь брызнула на подбородок, он ослеп.
— А-а-а-а… — стонал он. — А-а-а-а…
Это был его голос.
Боль куда-то пропала, он опять ничего не чувствовал. Что это? Где он? Его не было нигде. Не было ничего… Он долбил, уродовал коленом лицо, визжа как помешанный, — но рев прекратился. Он услышал свой собственный, рыдающий, захлебывающийся кровью крик.
У него уже были руки. Они были как деревянные и при малейшем движении болели так нестерпимо, точно полопались все сухожилия, — но он мог ими двигать. На ощупь, онемевшими пальцами, начал отстегивать ремни. Ухватился за подлокотники. Встал. Ноги тряслись, все тело словно было разбито молотом. Цепляясь за тросик, протянутый наискось через кабину, подошел к зеркалу. Обеими руками оперся о раму.
В зеркале стоял пилот Пиркс.
Он уже не был серым — лицо было все в крови, с разбитым, распухшим носом. Кровь текла из рассеченных губ. Щеки были фиолетово-синие, набрякшие, под глазами — черные мешки, на шее, под кожей, все еще что-то подрагивало, но слабей и слабей, — и это был он, Пиркс. Он долго вытирал кровь с подбородка, сплевывал, откашливался, делал глубокие вдохи, слабый, как ребенок."
А теперь я предлагаю послушать стрим инока Киприана (Валерий Будков), как раз до того момента, когда он рассказывает о своем первом опыте встречи с Богом.
- Я увидел своё лицо...
Больше никаких пояснений. Читайте Лема.