Я помню свой цветущий двор
Кусты черёмухи, сирени.
Деревьев лиственный шатёр,
На тропки брошенные тени.
И беззаботность малышей
Которыми когда то были.
И любопытство глаз, ушей,
Когда за взрослыми следили.
Кипела жизнь в моём дворе
С утра до ночи не смолкая.
И в стариках и в детворе,
Своими красками играя.
Я не смышлёным был мальцом
И что б у знать о жизни больше.
Садился слушать по крыльцом,
Дедов, что в мире жили дольше.
Бывалые фронтовики,
Прошедшие огонь и воду
И вражьей ярости штыки
И горесть общую народа.
Они вещали о войне
О страшной не завидной доле,
Что выпала моей стране,
О тысячах погибших в поле.
О том как в 41-й год
Они отчаянье ломали.
И грудью встав за весь народ,
Врагов атаки отбивали.
Как в землю падали друзья,
С которыми сидя в окопе.
Кусочек хлеба как семья,
Делили с нежною заботой.
Как заливала кровь глаза,
Рвались снаряды, били пули.
И как хотели сдать назад,
Но шли вперёд не отвернули.
Как отогнали от реки
Врагов проклятых батальоны.
Как зашивали от руки
В бою пробитые знамёна.
Как гнали немцев с рубежей,
Как Белорусь освобождали.
Средь леса танковых ежей
В атаку с яростью бежали.
Как выносили на руках
Концлагерей сухие тени.
И ярость полнилась в сердцах
И ступор сковывал колени.
И мне Григоричь говорил
Как с пацанами шёл в разведку
И как потом их хоронил
В могилу забивая ветку.
И как взорвавшийся снаряд,
Его потом пробил осколком.
И как попал он в медсанбат
И как валялся там без толка.
И как потом вернувшись в бой,
Он не нашёл друзей, бывалых.
И как из глотки рвался вой
И сердце как в тисках сжимало.
Как победили и пришли
Домой из чужестранной дали
И я смотрел как грудь блестит,
Его, одетая в медали.
Он угощал меня конфетой
И в шахматы играть учил.
Его душа сияла светом,
Он очень добрым дедом был.
Он говорил: - "Всегда, от роду,
Вы помнить цену ту должны,
Что заплатили за свободу,
России славные сыны.
И в мире войны' будут длиться,
Но всё ж страшнее той войны,
На свете больше не случится
Не дай Вам боже пацаны".
А я сидел и думал тихо,
Запомню, пронесу в года.
И на Руси не будет лиха,
Пока живут его слова.