П Л Я Ж Н О Е
Притворно слёзы на плечо моё роняя,
мне о любви уста прелестницы лепечут...
А сколько было у бабёнки до меня их,
мужей на час всех диалектов и наречий...
Она не первая сегодня; может день их --
как день нашествия медуз на мелководье?
Простого проще: откупиться, дать ей денег --
она ж с моей барсетки, вижу, глаз не сводит.
А оттолкнёшь -- окатит вмиг площадной бранью...
А у тебя потом душа до спазм, до спаек...
А может где-то в захолустном Мухосранье
пропойца муж её и кодла шалопаев...
Тут море, солнце, песни чаек, крики Лепса,
а где-то там теперь всё дождь, да мгла, да слякоть...
А шалопаем тем поесть хотя бы хлебца,
да с сахарком вприкус, чтоб всласть потом покакать...
Швыряло людям мусор на берег прибоем,
а в море плавали, барахтались, тонули...
Я мог, конечно, порезвиться бы с тобою,
да во-он моя идёт... жена идёт с сынулей.
Я затянулся глубоко вонючей "Примой";
(ну, той, без фильтра, за четырнадцать копеек)
и вынул сотенную: вот тебе! бери, мол,
и прочь поди отсель, назойливая фея.
Прикрылось солнце серой тучкой-полушалком,
(я был таинственен и нем, как чёрный ящик)
усталый гром в горах по-старчески прошаркал...
Что же молчишь ты, мой другой, во мне сидящий?
Я своё эго за кадык, и, сжавши крепко:
"Мы их с тобою, друг мой, столько распуляли!.."
И из барсетки дёрнул розовую "репку"
с цифиркой пять, да и тому ж с тремя нулями.
Купюру сунула куда-то промеж персей...
Теперь -- в кабак, в бутик, иль прямиком к вокзалу?
На этот счёт у меня много было версий,
и ни одна из них мне дикой не казалось