Одесса, 1926 год
Весело начиналось уже на подходе к Привозу.
В тесном закутке, два здоровенных, новоиспеченных украинца, задорно буцкали ногами щуплого доходягу, приговаривая :
- От тоби, москальска морда! От тоби...
- Тож я поляк, дядько...
- Ляхи тож москали! - рычал второй.
Видимо, к москалям эти бравые хлопцы причисляли всё, что умело шевелиться и дышать.
- Запомни, Хаим, когда начинают бить москалей, всё время попадают по еврейской физиономии, - походя, тыкая пальцем в само небо, громко продекламировала толстая Роза.
Роза - дама, противная во всех отношениях, гордо несла свой дородный центнер с гаком к Привозу. Гак был довольно внушительным и студенисто сотрясался при каждом шаге. Она шла уверенно, как ледокол сквозь ничтожную шугу прохожих. Чуть позади, за ней семенил субтильный супруг Хаим.
У витрины ателье Хаим замер и прильнул к мутному окну.
При зеркале, в примерочной, стоял здоровенный бугай, нарядный, чёрный и строгий, как рояль. Сутулый от свалившегося на него счастья портной, с куском обмылка в руке и булавками во рту, молью порхал по поверхности клиента и делал ему кошерный вид.
Хаиму давно обрыдло ходить в потёртом и он безнадежно мечтал пошить себе новое. Роза тоже остановилась и припала к окну.
- Аааа, это тот потерпевший, шо живёт на еврейском кладбище. Даю слово, что он этого клифта и десяти лет не проносит. Мануфактура стала не та. Детям оставить нечего. А ведь мой папа в дедовском костюме всю жизнь щеголял.
А Привоз жил. А Привоз благоухал. Орали торговки, шныряла чумазая ребятня, на подходе жировали голуби, два небритых гопника вели модный пиджак до укромного места.
Прилавки ломились от остатков нэповского изобилия. Мраморно-белое сало ослепительно лоснилось, колбасные ожерелья источали умопомрачительный аромат, краснощёкие помидоры и пахучие огурцы гордо возлежали на прилавке, аккурат между красным луком и баклажанами...
- А не хочет ли така красуня отменных синеньких? - подскочил к Розе бойкий полукровка Поздняк-Метадзе.
- Ойц, услышать таких камплимантов , а я не причепуренная.
- Та шо вы, шо вы? Вы и так сама совершенность.
.- Вы прям такой разговорчивый, что тот раввин на отходной.
- Дамочка, базара хочите, или покупать?
- Роскошный выбор. А шо вы вдруг такой военный? Не делайте кипишь на пустом, давайте поторгуемся.
- Когда будете, то давайте.
- К примеру, чево у вас синенькие?
- Вам за кило, или на вид?
- За кило жешь!
- Берите по пятьдесят и дороже не отдам. Не торгуйтесь, берите! Все ваши соседи умрут от зависти.
- Это не соседи, это гиены. На красивое они не обратят внимания.
- Понимаю-понимаю. Поторговаться - дело святое... Давайте сорок и мы с вами породнимся.
- Не читайте мне эту базарную Тору, иначе я расплачусь. Домогайтесь меня тоньше.
- Тогда тридцать и ни боже мой.
- Вот умеете вы найти правильных слов для Розы. Вот вам двадцать пять и я довольна.
Роза резко повернулась к проходящей паре.
- Ойц, Циля! Сколько лет. Вы стали такая интересная дамочка, шо та балетная цаца на цыпах и ровным горлом.
- А это шо? - она небрежно кивнула головой в сторону спутника Цили.
- Жених ваш? - Роза придирчиво, словно прицениваясь к сомнительному товару, стала в упор разглядывать мужчину.
- И вы хочите сказать, он вам нравится? Надеюсь, он из наших?
Мужчина стоял, как фарфоровый.
- Скажите пожалуйста. Важный какой, прям как замкомпоморде.
Циля начала густо краснеть.
- И чем вам мой Марик не подошёл? Имели бы сейчас счастье видеть меня мамой. А, торопитесь? Ну, заходите к нам на досуге. Только без конвоя. Он пусть себе идёт ровно.
Она проводила пару хищным взглядом и с жалостью протянула :
- Какой из него еврей, от него даже не пахнет чесноком?
- А ты что варежку раскрыл? Захлопни раскрытое и иди вже.
- Халамидный, не веди себя, как при родах не вынутый, шевели вёслами, - грубо подгоняла Роза Хаима.
На выходе из Привоза, в том же закутке, трое мускулистых портовых рабочих, не без удовольствия, с азартом молотили двоих новоиспечённых украинцев.