Уж за полночь, но что-то мне не спится,
Не радует постель и не сидится,
А может одиночество, что зелье,
И душа моя томится от безделья.
И взглядом я гуляю за окошком,
Где месяц бродит с ледяным лукошком,
Тень чья-то незнакомая в ночи,
Неспешно в дверь соседскую стучит.
Ты кто, прохожий, спросить его хочу,
К нему поближе молча подхожу...
Шинель на нём, спина в ремнях накрест,
Их прошлого в нём вроде, что-то есть.
Как будто только что идёт с войны,
С той недалёкой нашей старины.
И от друга через столько длинных лет.
несёт с войны простреленный привет.
Вернулись мысли с холода домой,
Но я не в силах справиться с собой
Иду к двери, чтоб в дом его позвать,
К кому пришёл он и зачем, узнать.
Может в доме никого и переждать,
С дороги что-нибудь и... рассказать.
Да чашку чаю, в тёплую постель,
Тянуть не стоит долго канитель.
В ночь дверь открыл, и дрогнула душа,
Луны кружок над головой кружа
Ведёт ко мне его. Статен и высок,
Но молод он, но в седине висок.
Стройна походка и напоминает
Кого-то близких мне, и так бывает...
"Здравствуйте" - простуженным баском,
С тёплым взглядом. Но измученным лицом.
"Здравствуйте, в ответ - проходите в дом"
"Прости, отец, не побрезгую теплом,
Ноги в керзе, чуть было не замёрз,
Да и мороз - то нынче, проберёт до слёз"
Пока он раздевался я смотрел.
Душой к нему как будто прикипел.
Портянки сохнут в ванной на трубе,
Портянки не носки - другой уж век теперь.
Да и военный, вроде как не наш.
Не в дом бы если, а в блиндаж...
Да, эдак. лет с полсотни бы назад -
Героем был бы - прямо на фасад.
Мы в креслах с ним, и чайник на пару.
Медали блик мережит по столу,
И свет настольный у него в глазах
Как будто, выражается в словах.
Подняли чашки с чаем за приют.
Знакомимся друг с другом - как зовут..
Толкуем о деревне, о житье,
О современности, о бытие.
Он - Шура, моим родителям земляк,
Вологодский край, ни беден, ни богат...
А он уже давненько не был там,
Печаль прошлась по Сашиным глазам.
Ты. Александрович, бывал ли там когда?
Кого видал, как приняли тебя?..
Слыхал ли ты гармошку при закате?
А месяц там, он смех других глазастей.
Зажмёшь, бывало, девицу за баней,
а он уж тут как тут, ты шасть из саней
о снег лицом, и холодно и сладко,
а девки след простыл, тебе досадно.
А вечера по лету - ни ветринки.
Частушки под гармошку - как пушинки.
И ноги в пляске, будто не свои,
До утра заснуть не могут соловьи.
Николай, ты что один? А где жена?
Есть ли дети?.. Мать, брат или сестра.
Через миг добавил: - Не мешаем им -
Разговором, чаепитием своим?
Включили чайник вновь. Объяснил ему:
-Проводил намедни к матери жену...
К сестрёнке, к детям... долго там прожил,
Да и зрелость трудовую отслужил.
Сестра... а мать... как матушка, стара?
Внуки есть? - блеснуло светом из нутра.
"Внуки, как же, есть и... правнуки уже,
Три племяша и, почти что дядьки все.
Один весь в деда, копия, похож,
А сапожник Вавка, вихрем ходит нож,
Мать сказывала, батя, ох, мастер был,
Гвоздей одним ударом - миллион забил.
А его походка, как идёт... что конь,
Вся деревня ахала, как возьмёт гармонь.
Прогибалась улица диким скакуном,-
Говорила: Девки чахли под окном.
Шил сапоги... а лапти плёл - игрушки,
А к той - блохе, мог приделать ушки.
И срисовать деревню на пригорке,
Да и собаку в будке, на задворке.
Видать талантом Бог не обошёл,
И в нас с дочуркой ниточкою вплёл
Пониманье, красоту земли прочесть
И за него картин создать - не счесть.
За окном городского жилища
Творилась душою духовная пища.
Богу - отцу и просьба Иисусу.
Соседу не слышно, ему не повкусу.
Надежда Михайловна - мать Николая,
За деток и внуков не уставая,
Молитвы возносит который уж час,
Слёзы в морщинах теряя из глаз.
Господи, милостивый, детям моим
Дай разум, укажи путь к ногам твоим,
Спаси, сохрани и продли жизнь их,
Освети в пути и дай пищу им.
Молитва вяжется без края и конца,
В путь ко Христу исходит тот лица,
"Просить хочу за мужа Александра,
Рабов твоих благослови на завтра...
Вздрогнул гость. - "Ох, задумался, однако,
Как ни крути, а возвращаться надо.
Принесли мне встреча и общенье
За столько долгих лет удовлетворенье.
Чай отличный, Александрович у Вас,
Но, а не выпьешь много про запас.
Свет на улице давно брезжит уже,
Мне во время быть на рубеже.
Собирался гость как снова шёл на фронт,
Нет улыбки, был крепко сжатый рот.
Ремни свои поправил и, обнял,
Словно жизни мне на долго пожелал.
Я пальто на плечи, вышли на крыльцо,
У Луны, над нами, бледной лицо,
Ноет сердце что-то и болит душа,
Иду за Александром тяжело дыша.
Всплакнула ржой калитка, скрипнул снег.
- "Желаю, Александрович, многих лет,
А жене привет и не забудь сестру...
Да... мать, смотри, не оставляй одну",
Глянь-ка. Молод а... наставил как отец,
Мне подал в руки старенький кисет.
"Как жизнь идёт - её не переладить,
Хочу я память о себе оставить".
Мне руку подал и очень крепко жмёт.
Шагов с десяток сделал и... пропал,
Словно, сон увидел, если б не кисет.
Вот же он,- в действительность билет.
Плотный холст, в нём кожаный шнурок,
Табаку на раз и, сбоку как мазок...
Точно живописных вшитых пару слов...
И, как огнём прожгло... Шура Хомутов.
Отец!.. Постой!.. - бегу ему во след,
Где тот рассветный дым и темноте конец.
Иду закоченелый, весь в снегу
Не в силах вспомнить, что же я ищу.
И суть, и смысл и подлинности ночи,
Полусонное понять сознанье хочет.
Оно отныне, с каждым моим днём,
Стучится тихо в память перед сном,
Протягивая в руки мне кисет,
С ним шлёт с войны простреленный привет.
Найду, где б ни был ты, отец!
Я к себе и к совести истец.