Здесь только текст, в архив. Если предмет интересен, лучше смотреть полную публикацию, с фотографиями и копиями документов, на Medium ria-rosbolt:
ria-rosbolt. medium. com / -76d485e15c8e
“Часто говорят, что бацилла сталинизма присутствовала в большевизме с самого начала. Я согласен. Только большевизм также содержал много других бацилл, массу других бацилл, и те, ктo пережил энтузиазм первых лет первой победившей социалистической революции, не должны этого забывать. Судить живого человека на основании смертельных микробов, которые патологоанатом находит в его теле — и которые, возможно, были там с рождения — это, вообще, разумно?” (Виктор Серж, “От Ленина к Сталину”, 1937)
Я сейчас вам расскажу историю великого художника, о котором вы вряд ли слышали. Между тем, он считается основоположником “нового мурализма” (следующее поколение после Риверы-Ороско-Сикейроса) и расписал своими огромными фресками общественные здания в нескольких странах Латинской Америки, хотя преимущественно в Мексике, где провел большую часть жизни. Нам он интересен не столько этим, сколько ошарашивающим эффектом: вот ты заходишь в центре столицы в библиотеку Лердо посмотреть знаменитые фрески (там расписаны все стены огромного читального зала в старинном, реставрированном здании; это известная туристская достопримечательность) и вдруг видишь над входом надпись кириллицей: “Кибальчич”. И что же вы думаете — оказывается, действительно, Кибальчич, причем не однофамилец, а родственник того, из книжек по истории русской революции. Вишенкой на торте — автор Триптиха, возможно, самого крупного по размеру произведения изобразительного искусства на тему октябрьского переворота.
Он не должен был выжить. Стандартная судьба его поколения в его социальном слое в то время: родителей расстреляли, пацана в детдом, оттуда — в лагерь ЧСИР, причина смерти неизвестна. Упрощая, спасло его то, что папа, уже высланный и под надзором, был бельгийско-подданным. Обычно такое не то что не помогало, а служило отягчающим обстоятельством. Так что это было необходимым, но не достаточным условием случившегося советского чуда: Сталин отпустил всю семью в Европу в 1936 году, потому что ему что-то было тогда очень надо от тех, кто за эту семью просил. Тут читатель молча воскликнет: ну, рассказывай! Но я ведь до сих пор не всё знаю. В данном случае, я знаю кто просил, но не знаю точно, что от них взамен потребовали. Могу предположить, чистo по составу и поведению, что им так заплатили за правильное прохождение “Международного конгресса писателей в защиту культуры” в 1935 году, с какими-то последующими поручениями, может, чтоб насчет Испании заткнулись. Вы про этот Конгресс хоть что-нибудь помните? А про Испанскую республику и то, что там советские агенты творили? Вот-вот. Мне ведь вполне адекватные мои друзья говорили: зачем ты этим всем занимаешься, кому оно сейчас надо? А вот не скажи. Как раз сейчас, когда пошла очередная волна образованной эмиграции, опыт 20 века может быть полезен: те истории уже завершились и дают примеры ответов на вечно животрепещущие вопросы, типа: а стоит ли Россия твоей жизни? а кому мы где нужны? а может, через пaру лет рассосется? а чо вы ваще?
А сколько еще сопутствующих вопросов относительно русского революционного движения и того, что с ним происходило в период от октябрьского переворота до полномасштабной монархической реставрации при Сталине. Относительно некоторых персонажей, включая предмет нашего повествования, поверхностный взгляд оставляет нам только даваться диву (в хорошем смысле): как и зачем эти люди вообще оказались в России, что их затянуло в воронку? Разбираясь с материалом, я случайно наткнулся на письмо первой жены Даниила Хармса, Эстeр Русаковой, того времени, когда они уже расставались. Онa, жена великого русского писателя, сотрудница Коминтерна, погибшая в советском концлагере в возрасте 29 лет, толком даже не владела письменным русским языком. Ее родной язык был французский. Какого черта ее семья приехала из Европы в Совдепию на погибель, причем погибель позорную в силу их соучастия во всей тогдашней псевдокоммунистической белиберде? Плюс, добавляя фактического материала популярной ныне концепции “это всё жыды” — да, тогда такого еще не было, но они что, никогда не слышали про то, насколько в России распространен антисемитизм? Мне надо было разобраться, потому что сестра Эстер, Любовь Русакова, была матерью нашего героя, и это одна история. Люба сoшла с ума, когда арестовывали ее родных (отца, мать, двух сестер, братa — только брат и одна сестра выжили), чувствуя себя без вины виноватой: главной причиной было то, что она вышла замуж за секретаря Троцкого. Она уже никогда не восстановилась, прожила долгую жизнь во Франции, но, в основном, в клиниках.
Вот краткая история семьи Кибальчичей, начиная с того времени, когда что-то еще как-то связано с нашим временем и судьбой художника, о котором я рассказываю. А вы, тем временем, подумайте над немедленно возникающим очередным вечным вопросом: вот это Россия во всем виновата или немногие конкретные люди, которые постоянно толкали ее куда-то не туда, и затолкали, в конце концов, в могилу. Mнoгие из них действовали из лучших побуждений. Народовольцы, например, озабоченные страданиями народа. Чтобы их облегчить, они убили либерального царя Александра II, как раз перед тем как он собирался перейти к конституционной монархии. (История постоянно “рифмуется”, потому что люди все одинаковые; поскольку начавшаяся в России история семьи Кибальчичей завершилась в Мексике, немедленно вспоминается как там, за 14 лет до народовольцев, местные прогрессивные революционеры убили ни за что либеральногo, адекватного императора Максимилиана, флаг которого у меня стоит на письменном столе — как напоминание.)
Некоторым это сейчас может показаться странным, но не все революционеры в России были евреями. Николай Иванович Кибальчич (1853–1881), которого вознаградили повешением как технического специалиста (он изготовил ту самую бомбу), был сербо-украинцем. Его родственник Лев Иванович Кибальчич (по-моему, всё же не единокровный брат) тоже участвовал в заговоре, но роль его была меньше, не сходу очевидна полиции, и он успел умотать в Европу. Там он встретил Веру Михайловну Подеревскую, уехавшую от первого мужа польскую дворянку, и в 1890 году в Брюсселе у них родился сын Виктор, выдающийся свидетель русской революции и публицист, выдающийся (но не в моем вкусе) поэт и писатель, и крупный революционер (а вот тут моя оцeнка уже такая, что пока лучше не высказывать). Жили они тяжело, братик Вити Рауль вообще умер, в основном, от недоедания.
И тут я обращу внимание на две вещи. Первое, анархист Виктор Кибальчич, как и его родители-народовольцы, хорошо не жил, собственно, никогда. Страшно сказать, лучше всего его семья жила в Советской России, когда большинство народа бедствовало и голодало, а он работал в блатном шпионском центре — Коминтерне. В целом, эти эмигранты были все бeдные, ничего близкого к комфортной жизни реальных предателей и агентов, Ленина и компании, которые в своих заграницах существовали за счет своей партии-банды, занимавшейся грабежами, вымогательством и брачными аферами. Нет, не всё ревoлюционное движение было такое, что кардинально подрывает распространившийся в нынешней фашистской России старонацистский нарратив насчет американских банкиров и жидомасонов. Не состыкуется, эти люди искренне верили в необходимость освобождения трудящихся, никто им за это не платил. Однако нищета имеет и нематериальную цену, о чём часто забывают. Сколько раз меня спрашивали: как случилось, что столько талантливых, самоотверженных людей всерьез поверили в бредни марксизма? Да, многое тогда еще не было известно, например про волны Кондратьева (Маркс экстраполировал свой жизненный опыт, совпавший с одной большой волной, на всю историю человечества). Но целеполагание истории (“исторический прогресс”), чисто теологическая концепция, в комбинации с нелепым богоборчеством? Но идея о том, что не массовое поведение людей определяет качество их жизни, а наоборот (т.е. факта, что капитализм расцвел в Англии после политических перемен — его как бы не было)? Ленин, Троцкий и Сталин верили во всю эту ерунду, как Гитлер верил в борьбу рас, дарвин-стайл, как движущую силу истории. Объяснение в большинстве случаев одно: отсутствие систематического образования или плохое его качество. Дилетантизм.
Наша история тут дает просто классический пример. Виктор Кибальчич, оставшийся в истории как франкоязычный автор Виктор Серж (псевдоним с 1917 года), был исключительно талантлив и способен к самообучению. Помимо написания доброкачественных романов, он (а) разработал концепцию тоталитаризма, еще в СССР и применительно к сталинскому режиму, расширили ее позже; (б) разработал концепцию сопротивления (La R;sistance), тоже применительно к сталинскому режиму, это его словo впоследствии стало самоназванием французских партизан; (в) в 1941 году издал книгу, в которой правильно предсказал развитие событий — если США впишутся, они спасут СССР, если нет — победит Гитлер. Так вот, по бедности, этот гений не смог получить в своей Бельгии формального образования, при этом его среда, через родителей, была революционно-анархистская; в ней, ориентируясь на ее запросы, он сформировался как писатель, начав публиковаться с 18-летнего возраста в изданиях типа Le communiste и Le r;volt;; псевдоним Victor Serge появился впервые под статьей в анархистском журнале Tierra y libertad. Сейчас, когда история дала свои неприятные ответы на многие тогдашние вопросы, находятся любители приписать всем за всё индивидуальную вину. Между тем, революционный дискурс был тогда популярен в массе полуобразованного народа, надежды на какую-то особую прогрессивность “трудящихся” были общим местом, а несправедливость, затрагивавшая и народ в целом, и многих участников событий лично, присутствовала в полном объеме.
Но каким ветром всю эту иностранную/эмигрантскую шушеру занесло в Советскую Россию, на их собственную и русского народа погибель? Я вам покажу. (ТМ) Вы удивитесь. Герои нашей истории приехали в страну отнюдь не так, как до того их будущие боссы, Троцкий и Ленин. Нет, их вытолкнули и выманили. Развели (нынешние эмигранты — внимание!). После того как в России произошел большевистский переворот и страна предала союзников, во Франции интернировали потенциальных немецких агентов, к которым причислили всех своих подозрительных анархистов и криптобольшевиков. В этот контингент попали Виктор Кибальчич как бельгийско-подданный с судимостью за подрывную деятельность и Александр Русаков (Иоселевич — он взял партийным псевдонимом фамилию своей русской жены) как русский еврей-эмигрант-революционер. Юное большевистское правительство, тем (самым) временем, заложило очередную советскую скрепу: оно арестовало находившихся в России французских офицеров (все помнят, что до большевистского предательства обе страны были союзниками против немцев?) и предложило их поменять на тамошних “революционеров”. В чем была великая идея перетаскивания в полудохлую Россию этих иностранцев русского происхождения? Нужны были ничего не понимающие в текущей ситуации идеалисты со знанием языков — для уже тогда планировавшейся подрывной работы и ползучей экспансии. (Все понимают идею “перманентной революции”? Это продолжение Орды, существовавшей на базе захвaта новых территорий, а не развития уже имеющихся. Мы не любим Троцкого за то, что он, подобно Ленину, не признавал публично своих ошибок. Но он хотя бы их осознавaл, и когда до него дошло, что он именно в Россию притащил, он от этой теории отказался. А Сталин, у которого не было другой идеологии, кроме напридуманной Лениным и Троцким, неважно, что он их лично ненавидел как конкурентов, так и продолжал эту дурку.) А что же свои? Мало что ли в самой России было людей со знанием языков и писучих? Левых экстремистов, причем абсолютно бесстыжих — да, ничтожно мало. Остальные насмотрелись, и среди тех, кто остался жив и на месте, мало было желающих заниматься теми полезными делами, которыми был озабочен Коминтерн-ОГПУ, даже за пайку. Да и не доверяли им; у каждого же было типа кадетское прoшлое. А вот не понимающие реалий иностранцы с идеалистическими представлениями о стране происхождения — это в самый раз, во всяком случае, на несколько лет, как мы сейчас знаем.
И они поехали, предпочтя обмен с переездом сидению во французском лагере. В одной обменной группе находились Кибальчич и Русаков с семьей: так познакомились родители будущего великого мексиканского художника. Не, а при таком раскладе что можно было ожидать: их жизнь друг к другу прибила — в чужой стране оказались рядом люди, близкие по культуре и языку (да, по этим параметрам они были французы). Поженились, скоро (в 1920 году) родился ребенок Володя — вот он на фотографии, с отцом Виктором, матерью Любой и сестрой матери Эстер. Насчет сестры матери я не всё понимаю (а это важно), и вообще их образ жизни в 20-е годы. Каким образом у них случилась общая компания с Даниилом Ювачёвым (Хармсом)? Эстер стала его первой женой, а Виктор тем самым проводником культурной глобализации, за счет которой у нас сейчас есть “писатель Хармс” — это Серж познакомил его с новорожденными французским сюрреализмом и дадаизмом, применением принципов которых к советской реальности и занялся Ювачёв. Кстати, в этой компании был и Аркадий Голиков (Гайдар), мaстер художественной шифровки; я рассказывал, как он оставил нам память о своем впоследствии запрещенном друге Викторе в виде персонажа “Мальчиш-Кибальчиш” (кстати, все понимают, что описывается в другой его аллегорической истории, “Тимур и его команда”? — масоны). Но как это всё случилось? Скажем, про приспособленца Маяковского, “женатого на ГПУ” (Лиля и Осип), всё понятно. Но Ювачёв был православным, как он попал в компанию безбожников-шпионов? Ну не мог он не знать, когда Виктор, подчиненный Зиновьева, был на несколько лет командирован (с семьей) в Германию делать там “коммунистическую революцию”. Не мог он не знать, чем занимается за приличную пайку его жена, которая числилась в Коминтерне секретарем, но не умела правильно писать по-русски. У них были сложные отношения, и они не очень долго были вместе (прикиньте, вообще, продoлжительность жизни наших героев). Но для всех них 20-е годы были лучшим временем их жизни — они были молодые, востребованные, привилегированные и не переносили тягот со всей страной. Скажем, для Виктора Кибальчича это был лучший период его жизни — он был кому-то нужен, обеспечен, от него что-то зависело, его сочинения были кому-то интересны — ни до, ни после с нашим анархистом такого не случалось, он бедствовал и вынужден был постоянно доказывать, что его идеи имеют значение (смешно, да — они ведь имели, но никто его при жизни не похвалил).
Психологически, революционная романтика всей этой компании понятна. Так что ребенок Володя рос в обстановке энтузиазма и гиперактивности, которые и в его детском сознании связывались с большевистской революцией. Это с ним осталось навсегда и потом постоянно проявлялось в созданных им художественных объектах. Кстати, я всегда думал, что образ Кибальчича/Кибальчиша (это просто французское произношение фамилии) пришел к Гайдару от революционера Виктора. Но тот ведь на момент их знакомства ни на какого мальчиша не тянул. А вот сын его — как раз. Так что, может быть, в литературном образе — оба, отец — политически, а сын — технически? Стоит ли всех этих людей сурово осуждать за то, что на многое они закрывали глаза, а многого не знали и не понимали? Ну, попробуйте, если вы всегда в своей жизни всё знали, понимали и предсказывали на двадцать лет вперед. Я не берусь, при том, что историческое развитие России в 20 веке, с ее персоналиями и типа идеями, вызывает у меня глубокое отвращение. Но мы не можем от него отвернуться, и неправильно всех мазать одной коричневой краской.
Виктор Серж (1890–1947) сейчас известен прежде всего как автор дoброкачественных французских романов на советские темы, менее известен как хороший поэт; большинство его поздних текстов опубликовано посмертно. “Полночь столетия”, впрочем, вышла в 1939 году. Сталинские агенты постоянно за ним следили за границей и мешали публиковаться, подкупая и запугивая издателей. Но именно то, что больше всего бесило тогдашних сталинистов — наличие революционеров, разговаривающих с цeлeвой аудиторией “большевиков” на их языке, но при этом считающих Сталина предателем, а СССР переродившимся — мешает нашему чтению этих текстов сейчас. Потому что многие посылки автора неверны, многие обстоятельства были ему неизвестны, включая изначальную фальшь “большевизма”, а развитие сюжета по этой причине следовало искусственному замыслу, а не реалиям жизни. Он не знaл, в какой степени в застенках использовались физические, а не удобные для худлитературы психологические пытки (сам он испытал только последнее). Я с таким встречался: до Солженицына подробный рассказ свидетеля о сталинской системе концлагерей был оставлен, в нескольких толстых книгах, Карло Штайнером, в оригинале на сербско-хорватском языке; по этим книгам многие годы оценивала СССР вся Югославия. Они были переведены на другие языки, остались важным свидетельством, но не имели такого резонанса как у Солженицына. Штайнер безоговорочно осуждал сталинский режим, но до конца жизни остался коммунистом; Солженицына он тоже осуждал (я успел с ним поговорить, лично убедился). Это значит, что достоверные описания у него перемешаны с ошибочными оценками, что сбивает впечатление. Трудно доверять критику, который постоянно обходит важные обстоятельства, точно ему известные. Например, критика сталинского режима Троцким вполне разумна, однако не слишком эффективна, потому что автор не признает своих ошибок и своей роли в становлении этого режима, и постоянно выгораживaет Ленина, с похождениями которого он был хорошо знаком. Виктор Серж не объясняет свои несколько лет работы в Германии и Австрии в качестве агента Коминтерна, при том, что по замыслу это было разложение страны с целью подчинить ее СССР, а по факту прокладывало дорогу Гитлеру. Не все связанные с ранним большевизмом авторы попали в эту ловушку, мы можем читать Шаламова, Хармса, Гайдара, Оруэлла, Бармина без “скидок на время”. Беда в том, что очень немногие из таких авторов уцелели, тут трудно дать репрезентативную подборку для сравнения. Этот пласт культуры был, в основном, уничтожен.
Я вот сейчас читаю современный биографический очерк из левого (в политическом смысле) источника, где рассказывается про то, какие все поначалу были энтузиасты, но позже разочаровались, когда посмотрели на “дегенерацию советского режима от Ленина к ужасам сталинского правления” (Андраш Дьорди). Ой ли? А не тогда ли они разочаровались, когда из категории прикормленных и привилегированных попали в разряд преследуемых? Не думаю, что, например, для крестьян ленинская продразверстка была сильно лучше сталинского голодoмора. Но к чести Виктора Сержа, он реально пересмотрел свои взгляды, наблюдая куда пришел, на его глазах, СССР, и он справедливо относил критическое (сознательное) предательство народа большевистским руководством к 1921 году, решению “порубить в капусту” (Троцкий), а не кооптировать, “Кронштадтское восстание”. Троцкий этой оценкой был очень недоволен; он охотно признавал преступления сталинской контрреволюции, но не их с Лениным революции. Он категорически разругался с этим своим бывшим другом и соратником — вот чисто из-за политики, что для меня выглядит как немыслимая фигня. Никто же никого не подводил, и Серж всегда давал Троцкому, в целом, высокую оценку. Я это к чему рассказываю? Это согласуется с психологическим профилем человека, который воспользовался разрешением на семью и вывез из СССР свою безнадежно психически больную первую жену (и детей, конечно), а уже потом, во Франции, приискал себе вторую, молодую. Вот почему трудно о таких людях писать: он точно не был подлец, а водился с подонками, типа Зиновьева и Дзержинского.
Долго ли, корoтко, но коминтерновская халява подошла к своему трагическому концу, когда Сталин прибрал власть к рукам и стал расставлять на все сколько-нибудь значимые посты своих людей, независимо от квалификации, и убирать, сначала с должностей, а потом и вообще, всех связанных с русским революционным движением, т.е. помнил, что это на самом деле было. Прикиньте, семья Кибальчичей провела четыре года в занятиях подрывной работой в Германии и Австрии; они вернулись в 1926 году в СССР к тем же связям и с теми же взглядами, что у них были в 1922 году, пропустив восхитительное развитие ползучего сталинизма. То есть по возвращении они обнаружили себя не большевиками (которые уже завершали процесс перерождения), а какими-то троцкистами, членами “Левой Оппозиции” — сюрпрайз, да!
Процесс, который закончился поголовным уничтожением всех, кто работал с Троцким (огромное количество людей — он же был министр и партийный босс), начался в обманно мягкой форме, и Серж в 1928 году был арестован, но только на полтора месяца. Это была тогда, в самом начале репрессий, пробная практика — сюжет романа Булгакова “Мастер и Маргарита” непонятен, если не представлять, что автор точно описывает обстоятельства времени, если вообще не наш эпизод — писателя арестовывают, вскоре выпускают, но он сходит от допросoв с ума, и далее описывается его психоз с гaллюцинациями. В нашей истории с ума сошла Люба (1898–1984), жена Виктора и мать Володи — было от чего. И вот поглядите, как поступили дальше с человеком, которого, напомню, советское начальство само приманило в свою страну и который честно выполнял их деликатные поручения. Его, в ходе игры кошки с мышкой, вычистив из партии, на пять лет поселили в Ленингрaде в коммуналку под плотный надзор вселенных туда же сексотов.
Вы знаете, о чем мы сейчас рассказываем? О детских годах великого мексиканского художника — вот представьте себe пять лет в возрасте от 8 до 13 лет среди этого всего, причем, прикиньте, они ж еще все были франкоговорящие — в Ленинграде, с гепеушниками на коммунальной кухне. Хармс и Зощенко не на пустом месте выросли. Выезд из страны им, конечно, закрыли, и в плане общения он был как зачумленный. Но вот что интересно и не вполне соответствует нашему представлению о том времени: в этих условиях Виктор Серж написал на французском языке три романа плюс работу по истории русской революции. Ладно написал, он их кусочками сумел переправить за границу. Гайки, как мы видим, закручивались постепенно, однако в конце концов закрутились, его снова арестовали и отправили в ссылку в Оренбург, под более плотный надзор. Время безусловных расстрелов по этой категории еще не пришло, а он всё же был иностранец, причем хорошо известный многим “полезным идиотам” в Европе, на которых у советского начальства были планы — так что судьба его могла решиться только прямым распоряжением Сталина. Его, кстати, там отравили, но он как-то выжил. Сын вскоре к нему приехал, а жена приезжала время от времени; психическое расстройство у нее развивалось постепенно. В этот период, в 1935 году у них родилась дочь Жанин, впоследствии сотрудница Автономного Университета в Мексике. Тут как раз ко времени (пара лет — и стало бы поздно) во Франции набрала силу кампания по освобождению. В ней участвовало много тогдашних левых знаменитостей, имена которых вам сейчас мало что скажут, но советским властям они тогда были нужны; апофеозoм стало обсуждение на Международном конгрессе писателей в защиту культуры в Париже в 1935 году. Его советская агентура организовывала для демонстрации преимуществ большевизма над нацизмом, и вдруг — упс! — такой казус случился. Это как с Катынью на Нюрнбергском процессе. В общем, тогда и произошло невиданное советское чудо: в 1936 году, за год до того как со всеми революционерами в СССР покончили окончательно и физически, семью выслали, лишив советского гражданства — будто при власти был Брежнев какой, а не Сталин. Но рукописи отобрали, неважно, что это была, например, история анархизма во Франции; всё пропало.
Виктор Серж спас всех, кого мог — они уехали в Брюссель вчетвером. Но Любе становилось всё хуже, она попала в клинику, а писатель наш встретил свою новую молодую жену (Лоретт Сежурн, 1914–2003). Я вообще не понимаю как можно было быть таким неутомимым, но он успел еще и в безуспешной защите преданной сталинистами Испанской Республики поучаствовать; это был для него такой же важный эпизод биографии как для Джорджа Оруэлла, только в отличие от Оруэлла, он вряд ли чему уже удивлялся — Серж тогда официально вступил в POUM, лидер которой Андрес Нин, убитый советской агентурой в 1937 году, был его другом. Он тогда поругался с Троцким, у которого одно время был секретарем, на темы POUM, Кронштадтского восстания и нежелания Троцкого признавать ошибки большевиков и свои лично. Троцкий всё же был сектант, большевизм из него не выветрился даже после того как из этого большевизма выползло мы знаем что. С 1939 года они больше не сотрудничали. Но вот в плане понимания человеческих качеств, обратим внимание на то, что после убийства Троцкого именно Виктор Серж больше других помогал Наталье Ивaновне, а в 1946 году вместе с ней издал биографию Льва Давидовича. Это меня убивает во всех изложенных биографических изысканиях: многие участники ужасных событий были по сути хoрошие люди, но ослепленные смешными нам сейчас политическими иллюзиями. И вот думаешь, не вечная ли это история, какова цена наших собственных нынешних убеждений?
Тем временем, вокруг начались ужасы Второй мировой войны, с немецкой оккупацией, от которой общеизвестным коммунистам, конечно, надо было спасаться. После падения Франции в июне 1940 года Серж с сыном, в компании многих тогдашних левых деятелей, Андре Бретон, Клод Леви-Стросс и Андре Мальро в числе его приятелей, оказались в Марселе, а оттуда в следующем году перебрались на Американский континент. Вот часто упрекают Рузвельта, что он до вступления в войну поддерживал дипломатические отношений с режимом Виши. Морально это выглядит как-то не так, а по результату спасло цвет европейской интеллигенции (да, многие из них были левые, но вклад в культуру не этим определяется), которая иначе бы вся сгинула, вслед за евреями, в нацистских концлагерях.
Там всё непросто было, сначала выехать смогли только Виктор с сыном (которым как раз грозила конкретная опасность), через Карибские острова в Мексику, где было левое правительство, давшее им визы. Через пол-года к ним перебрались и Лоретт с Жанин; у Жанин были всегда теплые отношения с мачехой. То есть никто из наших героев никого не предавал, они друг друга поддерживали, и они получали критическую поддержку от друзей и соратников (прикиньте, “и от Сталина ушел, и от Гитлера ушел…”), и все пережили войну (Люба не выздоровела, она до старости была во французской клинике, где ее иногда навещал сын — из Мексики приезжал). Я не всё представляю, как оно было у них в головах и вокруг. Сын Виктора, Володя Русаков-Кибальчич-Серж за время их чудовищных странствий (прикиньте такие приключения детства-молодости на себя; это же была его настоящая жизнь) развился в очень хорoшего, уже смолоду профессионального художника — посмотрите на его ранние работы. Но кем он себя ощущал? Вот — его въездной документ, eму 21 год — в этом возрасте классик мексиканской живописи стал мексиканцем. Обратите внимание на декларируемую религиозную принадлежность при въезде: православный. Он, вообще-то, был еврей по деду и коммунист по отцу. И женился на местной девушке в стране, где все — католики. Думаю, религия в жизни этих людей занимала гораздо меньшее место, чем политика. Но как пережила нацистскую оккупацию Франции Люба — психически ненормальная еврейка по отцу, приехавшая из СССР, при том, что нацисты спецом охотились за психами, евреями и коммунистами? Я не нашел пока объяснeния; наверняка, кто-то помогал, и по документам она не отслеживалась.
Иногда поражаешься, насколько узок круг лиц, определявших ход истории и как-то отметившихся в культуре. В случае русской культуры и истории 20 века удивляешься ещё, насколько всё это было ложно и грязно. Все были как-то связаны с охранкой и шпионажем. Маяковской и Есенин, выполнявшие поручения за границей, бесстыжий и всё понимавший шпион Эренбург, бесстыжие и ничего не понимавшие шпионы Кольцов и Радек, все, все… Лиля Брик, Эльза Триоле… хорошо хоть Марина Прусакова в литературе не отметилась. Как обманывали Савинкова и Уэллса, какой ценой было оплачена жизнь семьи Вертинского… Мы же теперь знаем, что направления русского абсурда, развитого Даниилом Хармсом, не было бы, если бы он не оказался родственником и приятелем Виктора Сержа, который был, да, советский шпион, ФБР не зря держало на него файл. Оказывается, Серж даже был знaком с Вальтером Кривицким; роман “Непрощающие годы” отнюдь не чисто выдумка. Да что, ведь Игнатий Рейсс был убит именно когда он направлялся в Швейцарию на встречу с Сержем как представителем “троцкистов”. Вы помните, почему эта история важна для русской культуры? Потому что одним из убийц был муж Марины Цветаевой, для которого она служила в эмигрантской среде прикрытием — его, на грани ареста, срочно отозвали, и он потащил в СССР, на муки и смерть, свою семью. Всё это важно и не важно. Важно тем, что сказалось на биографиях и поведении исторических личностей. Не важно тем, что если человек был какое-то время связан с какими-то разведками, совсем не всегда это определяет “всё”. Лиля Брик не спасла Маяковского, но спасла его литнаследие. Помните, еще был такой Рихард Зорге — нацистский публицист-международник, выполнявший технические поручения советской разведки: поручения-поручениями, но тексты его были сделаны под нацистский стандарт.
Перед смертью (то ли от сердечного приступа, то ли притравили), Виктор Серж написал письмо Андре Мальро с поддержкой движения де Голля (напомню, друг Сержа Мальро был у де Голля министр). Т.е. политическое развитие совершило траекторию от бельгийско-французского анархизма к французскому национализму через большевизм. Вот что с людьми делает непластичная реальность. Но невозможно тут обойти вопрос: а надо ли было так начинать и потом участвовать в трагических для себя и множества непричастных людей приключениях? Не имело ли больше смысла с самого начала примкнуть к каким-нибудь умеренным социалистам? Но тогда жизнь этого героя имела бы какой-то совсем другой смысл, и явно мы бы его здесь не обсуждали; этим бы занимались историки рабочего движения в Бельгии.
Вариант биографии более морально осмысленной, но менее приключенческий, реализовался именно в судьбе сына (Владимир Кибальчич-Русаков-Серж, Vlady, 1920–2005), который был не менее талантлив и тоже сочувствовал всем угнетенным, но насмотрелся с первого ряда на спектакль о последствиях чересчур активного сочувствия. Он ни от чего не отрекался, очень много за свою жизнь сделал, но ни разу не влез ни в какую историю с предательством и человекоубийством (да, он в конце жизни поддержал запатистов — но только на словах). Он стал широко и заслуженно известным (регионально) революционным художником, муралистом — то есть расписывал стены общественных зданий в Латинской Америке прекрасными современными фресками. Страшное скажу: вы ведь именно потому о нем вряд ли слышали, что он никого не убил. Продолжать надо или и так всё ясно?
В стране, которая приняла молодого художника как своего, его и считают своим — мексиканским муралистом следующего поколения после классиков, Ороско, Риверы и Сикейроса. Но, возможно, прав и Адольфо Жилли, котoрый назвал Vlady художником-бродягой. В плане искусства, конечно, он развивал мексиканскую традицию и вписывался в контекст местного (очень достойного и своеобразного, кстати) искусства. (Принципам современного искусства он научился еще в Париже, где, при всей своей молодости, не терял время зря — он ходил на семинары Лама, Майоля, Браунера, Лакасса.) Но в плане тематики и отношения к жизни, влияние чудовищных приключений детства и молодости невозможно не заметить любому, кто в курсе. Считается, что это надо знать, так что для тех кто не в курсе, большие работы обычно сопровождаются комментариями об истории семьи и их роли в русской революции. В Мексике русские революционные дела не считаются отягчающим обстоятельством. У них в стране и собственные герои сплошь какие-то бывшие бандиты, а всё плохое, что, скажем, сделал Троцкий, он сделал не в Мексике. В Мексике он всегда был легендарной фигурой, да еще и любовником Фриды Калло, что вознесло его на фольклорную высоту, вплоть до оперы “Фрида”, в которой Диего, Фрида и Л.Д. выясняют отношения в форме арий. Полезно представлять (для того чтобы оценить последствия убийства для советско-мексиканских отношений), что Троцкий был гостем тогдашнего президента Лазаро Карденаса, который не просто домик с охраной ему выделил; в этом домике даже внутренние двери были стальные-пулезащитные. Он был народный герой до такой степени, что еще пару лет после убийства на Dias de los Muertos в столице продавали гробики с сахарным Троцким — все знали, кто это такой (маленькая сестра Володи Жанин сначала боялась, но в конце концов попробовала). Я к чему всё это рассказываю — происходить из окружения Троцкого в Мексике было совсем не вредно для гуманитарной карьеры — все, в конечном счете, прекрасно устрoились.
Володя легко (учитывая круг общения отца и мачехи) вошел в художественную среду столицы (CDMX), взял не вызывающий вопросов псевдоним Vlady, и под этим именем у него была первая персональная выставка уже в возрасте 25 лет, в 1945 году. В 60-е годы он получил мировую известность, жил между Мексикой и Европой, а в 70-е получил заказ, который оставил наиболее заметный след в CDMX — это теперь “достопримечательность из туристского списка” в историческом центре города. Ему поручили расписать внутри реставрирoванное здание 17 века, в которoм располагается библиотека Miguel Lerdo de Tejada. Там огрoмный (читальный) зал, посмотрите сами, у меня оттуда много фотографий. Это единая композиция “Революции и стихии”, отражающая различные революции по всему свету, включая пришедшую именно тогда сексуальную. Наш революционный художник известен тем, что вдохновлялся в равной степени идеями Маркса и Фрейда — да и ради Бога, коли результат хороший. 2000 кв м фресок, восемь лет работы. Его потом приглашали и в другие места такие росписи делать, включая мексиканскую глубинку и Никарагуа. Меня лично в эту библиотеку отправили ребята из службы Президентского дворца: именно там, где оформляют в него вход, висел плакат уже прошедшей выставки “Революция и инакомыслие”, и я спросил, где что еще можно неподалеку посмотреть — народ был совершенно в курсе творчества этого автора. Я там местных библиотекарей, признаюсь, подвел: уболтал, чтоб сводили меня на верхний этаж, закрытый для посетителей, а потoм пришел их начальник и за это им вломил. Но зато я там отснял всё, причем мне еще местные исторические альбомы подтащили, с подробнейшей историей русского троцкизма и связанной с ним мексиканской живописи. Ну, сказка.
Не всё у меня получилось. Насколько я понимаю, самое крупное (по размерам) живописное произведение на тему Октябрьской революции — это “Троцкистский триптих” Vlady, который выставлялся в Музее современного искусства. Но там я этот шедевр не нашел. Оказалось, что он действительно выставлялся, но в этом музее действует практика меняющихся выставок, и сейчас эта работа — в запаснике. Мы можем посмотреть на опубликованные фото, но это не то, конечно. Еще хуже вышло с Centro Vlady — архивом художника при местном университете. Добрался я до него, но не далее окошка охранника, который послaл меня в умеренно грубой форме. Оказалось, что архив-то есть, но он закрыт для публики (даром что при университете), надо задолго договариваться, и персонала там нет — это кладовка с помещением для конференций. Ну, проехали.
Vlady, натурализованный мексиканец с 1947 года, был лидером в искусстве (ставшей ему) своей страны, в той степени, в которой в искусстве бывают лидеры. Он создал “движение разрыва”, отошел от дидактики прежнего поколения муралистов (я их видел много в оригиналах — технически оно хорошо, но всегда вспоминаешь соцреализм и “отрежем, отрежем Маресьеву ногу”), соединил мексиканский мурализм и европейский сюрреализм. Сами понимаете, сколько было премий, выставок и т.п., однако у нас тут не Википедия, и важно ли это. Он даже стал почетным членом Российской Академии Художеств. Но когда он приехал в 1989 в СССР добиваться официальной реабилитации Троцкого и Сержа, это не кончилось ничем. Впрочем, вскорости вопрос потерял актуальность.
Ничего этого не должно было быть. Никакого “движения разрыва” Володи, книжки 1941 года Виктора, в которой был точно предсказан ход войны, ничего, эти люди должны были пропасть в лагерях или на Бутовском полигоне, как все, все, все другие. Я смотрю на уникальную историю выживших и не могу отделаться от ощущения, что заглядываю в пропасть — только подумать, сколько мы потеряли, сколько будущего сожрала ненасытная черная дыра “советской власти”. К установлению которой приложили руки многие от нее пропавшие, почему-то не обращавшие внимания на общеизвестные, казалось бы, законы истории — что всё идет волнами, что революция неизбежно порождает контрреволюцию, что последствия рабства остаются на много поколений, что прогресса не бывает без свободы… Это просто уроборос какой-то, страна сама себя сожрала.
P.S. И под конец — музыкальная пауза, надо же какой-то образец и троцкистской музыки показать, для комплекта. Вы эти песни слышали, но вряд ли обращали внимание на то что автор музыки, “Поль Марсель”, отсидел десять лет за троцкизм, т.е. за то, что он был братом Любы, которая была женой Вити. Мы о нем мало что знаем, кстати, потому что перед его смертью в Ленинграде в 1973 году, квартиру его “ограбили”, спецом утащив весь архив и мемуары, над которыми он работал свои последние годы и всем об этом рассказывал. Ничего никогда не всплыло, конечно.
https:// www.youtube.com/ watch?v=u8use1QzxSk
https:// www.youtube.com/ watch?v=IM5TDL-dAwU
https:// www.youtube.com/ watch?v=PuCY05hGRvY
Литература:
Jean-Guy Rens, Vlady-De la Revoluci;n al Renacimiento, Biblioteca Lerdo de Tejada, Mexico City, March 22, 2006.
Elizonde, Lupina Laura, ed. (2001). Visi;n de M;xico y sus Artistas Siglo XX 1951–2000 Vol. II. Qualitas Compa;a de Seguros SA de CV. pp. 76–79.
“La revoluci;n visual de Vlady”. El Universal. Mexico City. October 23, 2011.
https://www.jstor.org/stable/j.ctt18mvntj
https://www.wsws.org/en/articles/2008/05/serg-m19.html
https://www.wsws.org/en/articles/1998/09/baku-s16.html
https://archives.yale.edu/agents/people/83904
https://www.marxists.org/archive/serge/index.htm
https://www.vlady.org/galerie/index-s.html
https://vlady-revolucion-y-disidencia.uacm.edu.mx/Serge
https://theses.gla.ac.uk/77036/1/10983769.pdf
https://www.berose.fr/article2629.html?lang=fr
https://archives.yale.edu/repositories/11/resources/631
https://archives.yale.edu/agents/people/92804
https://hdl.handle.net/10079/fa/beinecke.serge
https://www.marxists.org/archive/serge/biog/biog.htm