Лютая снежная ночь по проспекту тянется,
Злые снега душат намертво, ухмыляются,
Вихрь не щадит, заметает, не унимается.
Прячется город от зимних холодных войн.
Люди, как могут, от смерти в домах спасаются:
Двери и ставни все наглухо закрываются,
Свет от свечей и каминов во тьме теряется.
Где-то чуть слышится тихий предсмертный вой.
Только одна устоять перед злом пытается:
Крошечным пятнышком медленно пробирается
В сером пальтишке и белом в горошек платьице.
Будто не чувствует острый жестокий снег.
Хрупкое тельце не сдастся и не сломается:
Буря похлеще пурги в её сердце мается.
Плачет, кричит, спотыкается, поднимается.
Сгусток отчаянья, горя, не человек.
Корками льда тело медленно покрывается –
Слёзы горячие жгучие растекаются
И рассыпаются льдинки.
И согревается
Белое тонкое в темный горошек платьице.
Юное горе страшнее природной ярости,
Молодость ранит больнее отжившей старости,
В девичьем горе в десятки раз больше храбрости,
Чтобы пройти убивающую пургу.
И наконец-то со скрипом дверь открывается,
Тихо бредет ко мне еле живое платьице,
Лужицей скромно у ног моих растекается:
«Ах, я несчастная! Я больше не могу»
Долго в подол моей юбки, малютка, плачется,
И не унять, пока сердце ее разрывается.
Режет всё время свой лук и не успокаивается.
Если бы знала, насколько она сильна.
Скоро устанет, заснет моё горе луковое.
Скоро забудет, какими страдала муками,
Скоро не вспомнит с какими сражалась вьюгами.
Скоро в душе её будет цвести весна.
25.09.2023