из взгляда вытечет цвет серым концентратом,
глаз устанет скитаться,
тупить зубья жижи слезливой коркой,
зеркала не возвращают отражений обратно,
лишь хрип тишины становится гуще,
а бормотание сыча
от нержавеющего пузыря мазутом клюва
до цитируемой строфы,
вписанной в закованные строчки тома,
путает стрелки,
на дереве полезно чирикать птичке
прогуливаясь по ветке…
даже не представить себе Данилу мастера
в рясе бодрого скептика,
для этого мало льнуть к жизни,
или слишком закомплексованно пережить смерть,
нафталином посыпать время в два стежка,
по стежку на дыру
рассвет раскачает ночным образом,
к ране подберутся углы
тень просить о помощи…
а мы знакомы с тобой,
мы встречались в период отъявленного экзорцизма,
занятное загляденье: –
первичной осанкой креста,
спиной к колыбели,
пухом крыть первоцвет зла,
жжённые перепела
перепели последний огонь наощупь
тыкаясь блеском клюва в чёрные небеса…
терял много слов,
Луна смеялась в окно дважды,
плачь сотен детей высмеивал право
не состояться оскалом до бессмертной толпы из стариков,
о скотском молчали бесы,
а рассвет едва проходил сквозь ночь
грызть палёную плоть запахом часового механизма,
шармом безумия хронику подтвердив…
этой ночью
ветер роет стекло злобным взглядом,
этой ночью
не представить себе Данилу мастера с цветком каменным.