Картина третья. Накануне восстания. Подготовка восстания.
/Из воспоминаний декабриста А.Е. Розена/
Эпиграф: "В глубине сибирских руд, храните гордое терпенье, не про-падёт ваш скорбный труд, и дум высокое стремленье!" (А.С. Пушкин)
6 декабря 1825 года. Санкт – Петербург.
Зима. Полдень. Звучит музыка Александра Алябьева "Узник" на слова Александра Сергеевича Пушкина. В зимнем дворце Андрей Евгеньевич Розен и Евгений Петрович Оболенский.
Действующие лица:
Андрей Евгеньевич Розен – российский офицер и декабрист.
Евгений Петрович Оболенский – офицер из рода Оболенских.
Николай Павлович Репин – штабс-капитан Финляндского полка.
Александр Михайлович Булатов – декабрист, из дворянского рода.
Кондратий Фёдорович Рылеев – известный русский поэт, декабрист.
Андрей Евгеньевич Розен. Я стоял во внутреннем карауле в Зимнем дворце; выход к обедне был многолюдный; до появления царской фамилии не было никаких бесед: кое-где сходились офицеры и говорили вполголоса. Генерал-адъютант В. В. Левашов имел особенно воинственный вид и ни на шаг не отходил от великого князя Николая. По окончании обедни подошел ко мне Оболенский.
Пауза. Входит Евгений Петрович Оболенский.
Евгений Петрович Оболенский. Настала пора положить конец этому невыносимому междуцарствию! - громким голосом воскликнул декабрист.
Поздним декабрьским вечером Андрей Евгеньевич получил записку от капитана штабс – гвардии Финляндского полка Н. П. Репина, где он прочитал такие строчки: "Прошу Вас приехать ко мне в 8 часов". Андрей Евгеньевич на тройке отправился в путь, он полагал, что Николай Репин имел в письме определённую неприятность или беду, он застал его одного в состоянии тревоги. В кратких и ясных словах он изложил ему суть письма.
Диалог Андрея Евгеньевича Розена и Николая Павловича Репина.
Николай Павлович Репин. Я вам излагаю цель восстания, удобный случай действовать для нейтрализации гибельных междоусобий. Тут речи бесполезны: нам необходимо иметь материальную силу, по крайней мере, несколько батальонов с орудиями. Я прошу Вас моего содействия к присоединению первого батальона.
Андрей Евгеньевич Розен. Командуя в нём только стрелковым взводом, я Вам отказываю. Можно было положиться на готовность молодых офицеров, но отнюдь не на ротных командиров. Осталась одна идея - она могла удаться тем легче, что устанавливали содействие полковника А. Ф. Моллера, командира второго батальона, давнишнего члена тайной организации.
Андрей Евгеньевич с Николаем Репиным поехали к Рылееву: он находился в доме Американской компании у Синего моста: они застали его одного, сидевшего с книгою в руках - "Русский ратник", - и с большим шерстяным платком, обвернутым вокруг шеи по причине болезни горла. Во взорах его глаз, всех чертах его лица виднелась тревога к великому делу; вскоре приехали Бестужевы и князь Щепин - Ростовский, и посоветовали собраться при первом необходимом случае, смотря по получению вестей из Варшавы.
12 декабря 1825 года в доме на заседании Кондратия Рылеева, Андрей Евгеньевич встретил не только великого князя Оболенского, но и многих участников декабристского восстания. Под шум голосов он громким голосом провозгласил:
Андрей Евгеньевич Розен. Дорогие господа! Я прошу Вас собраться на месте восстания, вести туда войска под предлогом установления прав Константина, и назначить начальство над войском князя Трубецкого, если к тому времени не прибудет из Москвы М. Ф. Орлов. Если главная сила будет на нашей стороне, то сделать престол упразднённым и ввести немедленно временное правление из пяти человек, по выбору членов Государственного сове-та и Сената. В числе пяти, я называю заранее: Н.С. Мордвинова, М.М. Сперанского и П.И. Пестеля. Вам предстоит управлять до того времени, пока русский народ успеет положить началу новому правлению.
Принятые меры к восстанию были неточны и неопределительны, почему на некоторые замечания князь Оболенский и Булатов воскликнули с усмешкою:
Князь Оболенский и Булатов. Ведь нельзя же делать репетиции! Все были готовы действовать, все надеялись на успех, и только один из всех уди-вил Андрея Евгеньевича, он спросил его наедине:
Кондратий Фёдорович Рылеев. Стоит надеяться, наверно, на содействие первого и второго батальонов нашего полка?
Тогда Андрей Розен представил ему все препятствия, затруднения, то он с особенным изумлением в лице и в голосе ответил ему: Да, мало видов на успех, но все-таки надо, все-таки надо начать; начало, и пример принесут плоды.
13 декабря, в воскресенье, навестили Андрея Розена несколько офицеров полка. На вопрос их, как следует поступить тому, кто в день восстания будет в карауле, он ответил:
Андрей Евгеньевич Розен. Стойте в безопасности, на занимаемом посту, если этот случай спас и наградил офицера, занимавшего караул 14 декабря в Сенате, Якова Насакина, то я искренно тому радовался.
К вечеру Розен получил частное уведомление о назначении и принятии присяги. Ночью вестовой принес приказ полковой, по коему всем офицерам велено было собраться в квартире полкового командира в 7 часов утра. Было не до сна. Долго беседовал Андрей Розен с супругой об обязанностях христианина, об опасности, о коих в эти последние дни они постоянно беседовали; он мог ей совершенно открыться – её ум и сердце всё понимали. Наконец, с молитвою предались воле Господа Бога, и наступил час разлуки.
Звучит музыка. Гаснет свет. Занавес.
Свет гаснет. Вновь тусклый свет. Декабрьская ночь. Зимний дворец. Николай и Мария Федоровна накануне восстания.
Мария Федоровна (с сильным немецким акцентом). Но, мой друг, вы преувеличиваете, вы безмерно преувеличиваете опасность...
Император Николай. Я ничуть не преувеличиваю, maman, и право, не возьму в толк, почему вы не хотите понять, что происходит!
Мария Федоровна. Бог мой, нынче великий день в вашей судьбе. Вы стали императором, вам предстоит вести страну. Могу ли я не быть счастлива за вас, я - ваша мать.
Император Николай. О да, я стал императором! Я стал императором и, тем не менее, я не знаю, что будет завтра.
Мария Федоровна. Спаси вас господь. О чем вы говорите! У кого же поднимется рука против законного государя! Вам присягнул Государственный совет.
Император Николай. Ах, maman, что удивительного в том, что мне присягнуло несколько человек. Посмели бы они! Впрочем, и в них нет веры... Вы бы видели лисью улыбку Мордвинова.
Мария Федоровна. Признаюсь, он всегда был мне неприятен. Но какое он может иметь значение?
Император Николай. Он знает, уверяю вас, maman, знает. Завтра войска не будут присягать, будет бунт. Все ясно как божий день, станут кричать, что они уже присягнули Константину. Меня представят узурпатором.
Мария Федоровна. Но ведь Constantin отказался. Это засвидетельствует и Лопухин и остальные.
Император Николай. Где его манифест, матушка? Я спрашиваю, где его манифест? В глазах черни частные письма не имеют цены, да и кто станет их читать?
Мария Федоровна. Но, если он не был бы императором, он не мог из-дать манифеста, так он мне сам пишет...
Император Николай. Пишет. Да, он все пишет. Он был обязан сам сюда явиться и благородно передать венец... Верно, он боится, что тень несчастной Араужо встретит его у петербургской заставы.
Мария Федоровна. Nicolas, Nicolas... Я не узнаю вас. Где высота? Где величие вашей души? Вы повторяете злоязычные наветы... Вы пятнаете старшего брата... Брата, который уступил вам трон. Vous devez vous prosterner de-vant votre frere, car il est respectable et sublime [1].
Император Николай. Ах, maman, avant de me prosterner veuillez me permettre savoir, pourquoi je devrais le faire? [2] Я обязан преклоняться перед ним?!
[1] Вы обязаны преклониться перед вашим братом, ибо он благороден и величествен (франц.)
[2] Прежде чем мне преклониться, позвольте узнать, почему я обязан это сделать? (франц.)
Мария Федоровна. Nicolas, вы несправедливы, вы несправедливы. С юношеских лет Constantin показывал свое нежелание наследовать престол.
Император Николай. Показывал, maman, показывал и не более того! В тайне души своей он всегда об этом мечтал. Почему неизменно я видел его лицемерие? Он насмешничал надо мной, называл меня царем мирликийским! Я помню, maman, я все помню!
Мария Федоровна. Ах, Александр, и в такую минуту ты нас покинул... Наш ангел ушел от нас, и солнце погасло!
Император Николай. Полно, maman! О покойниках худо не говорят, но почивший брат грешен предо мной. Грешен, грешен! Объясните, почему он не дал ходу письмам, которые ему доносили о заговоре, о том, что его жизнь и жизнь всех нас в опасности... Он и перед вами грешен, maman.
Мария Федоровна. Nicolas, я вас прошу. Он был слишком светел для этого черного мира. Он не мог постичь бездны людского вероломства...
Император Николай. Он не мог, а я теперь обязан все решить, все свершить... Спасти трон, династию, всю нашу семью, Россию. Ему все было просто, maman. Он мог раздавить заговор в самом зародыше.
Мария Федоровна. Что делать, ваш покойный брат был человек удивительный. Он уже не в силах был мыслить о земном мире.
Император Николай. Оставьте, maman, мне надоела эта таинственность, которую он напускал... Этот мистицизм... Он вовсе не вызывает у меня умиления. Дурные известия - перст божий. Наводнение - перст божий. Семейные неурядицы - перст божий. А попросту говоря, он был рогат, уверяю вас, il etait un cocu! [1] Может быть, порассказать вас о господине Охотникове?
Мария Федоровна. Assez, Nicolas, assez [2]. Наш ангел слишком много горя познал на земле, слишком много. A Lise...
[1] Он был рогоносец! (франц.)
[2] Довольно, Николай, довольно (франц.)
Император Николай. Все, что происходит, — все плоды его детских игр в либералы. Он сам произвел течение умов, сам! А теперь я обязан нести этот крест. Все на моих плечах, все! И что станется со мною, только богу известно.
Мария Федоровна. Смирите сердце, мой друг. Небо вас не оставит...
Император Николай (шепотом). А почему он терпел этих преступников? Этих злодеев, только и помышлявших о цареубийстве! Почему, я вас спрашиваю? Вы молчите? Ну, так я вам скажу. Каково ему судить цареубийц, коли он сам...
Мария Федоровна. Nicolas, остановитесь, остановитесь! Сейчас вы скажете непоправимое, чего не простите себе всю жизнь!.. Я заклинаю вас те-нью отца...
Император Николай. Вы правы, матушка, вы правы, я теряю голову... (Целует ей руки.) Вам известно, как я боготворил брата, как чту его память... О, я верю, наш ангел в этот миг с нами, я точно вижу его грустную улыбку. Я знаю, он молится за нас, как мы здесь за него.
Мария Федоровна. Идите, мой друг, постарайтесь забыться хоть на три часа. Завтра вас ждет трудный день. Идите, дитя мое.
Свет гаснет. Декабрь. Дом Трубецких. Тусклое мерцание свечи.
Князь Трубецкой (у окна). О, господи, какая тоска, какая беспросветность. Точно могильная плита лежит на моей груди.
Княгиня Трубецкая. Сергей, мой единственный, что с Вами сталось? Где Ваша дерзость? Ваша решимость? Ваше прекрасное непокорство? Мой бесценный, Вы всегда был господином над своей судьбой.
Князь Трубецкой. Вам не понять. В Вашем сердце течет кровь свободного народа. Здесь дикость, бред.
Княгиня Трубецкая. И Вы, Сергей?
Князь Трубецкой. Я говорю Вам, Вы не можете понять.
Княгиня Трубецкая. Я прошу Вас, будьте покойны душой, поручите себя богу. И знайте, я люблю Вас, я горда Вами. Нет, Вы не раб, Вы герой, перед которым убегала смерть. Вы приняли на себя муку бедных, задавленных людей, которые не имели никаких прав на свете. Вы их заступник перед деспотом и перед богом. Ваши друзья, достойнейшие из достойных, сами из-брали Вас в лидеры. Это звание пришло к Вам не по наследству, единственно по Вашим свойствам. Я люблю Вас, я горда Вами, ведь я избрала Вас.
Князь Трубецкой. Никогда не было так безысходно. Как я завидую Ни-ките... Он далеко, под тихим небом, в благодатной глуши. А я один среди людей, внезапно ставших чужими. Среди фанатиков или говорунов. Или прямых безумцев. Я один среди них, я одинок. Я одинок со своей душой, со своей жизнью, своей любовью к Вам, с нелепым званием диктатора, которое ни-чего не стоит.
Княгиня Трубецкая. Нет, Сергей, Вы не одиноки, я с Вами.
Князь Трубецкой. Боже, что за печальная ночь... Но всего печальней, что она кончится.
Свет гаснет. Ночь. Тишина. Стук шагов. Идут двое.
Первый. Ах, как мы завтра умрем! Как мы славно умрем!
Второй. Скорей, брат, скорей. Ночь подходит к концу.
Первый. Ах, как мы славно умрем! Голос будочника. Поберегись!
Стук шагов. Далекая колотушка. Город спит. Занавес.