И было почти не прочесть в полутьме
Что в хартии кровью писалось.
Две чаши звенят хрусталём на столе,
А прошлого самая малость
Прижалась щекою к шершавым дверям,
К закрытому наглухо сердцу...
И звякнул разрубленный напополам
Оплотом казавшийся перстень.
Надтреснуто, больно заныла струна,
Растаяли сполохи злости.
У юной любви на висках седина
И тонкие, хрупкие кости...