НА НЕБЕ
Работа настоящая
Мое становление
Начну с небольшого отвлечения из того периода на жизнь друзей.
К тому времени А. Юдин развелся и снова женился. Ю. Дешевой женился и уехал на пмж в Химки (тогда ещё в Новогорск). И. Пилюк тоже готовился к такому таинству. В компанию влились А. Богомолов, а с ним и Стас Соколов. Присоединился и И. Трубин. В. Комаров вернулся домой из Рязани уже инженером.
Это происходило помимо того, что А. Соломенный организовал в цоколе одного из домов детский клуб юных техников с названием «Дельфин». В его помещении по вечерам после детских кружков собирались отнюдь не юные техники ... Скорее взрослые мастера покера.
Одним словом компания росла, расширялась и процветала.
Настал день выдачи дипломов и распределения. В люди из МАИ я вышел в мае 1978 года. Май был прекрасен!
Так как я проживал в Крюково (у жены), то меня распределили в тоже НПО …, где я писал дипломную работу.
По моей логике должно было быть так – «Там, где писал дипломную работу, в тот отдел и на работу!». Ан и нет.
В отделе кадров НПО меня, Славку Гордовского, а ещё с нашего потока Колю Трофимова и двух девушек из других институтов, направили в отдел управления полетом (название и специфика условные) с окладом в 140 рэ.
Потом выяснилось, что в этом отделе разрабатывались программы полёта (циклограммы работы) космических аппаратов для «прикладного» космоса, как действующих, так и перспективных.
Когда нас определяли в этот отдел, то нам – молодым спецам, было всё равно. Об этом отделе мы не знали ровно ничего. А почему всех туда? Нужны были кадры для поездок в командировки на «живую» работу при совместной эксплуатации с военными действующих летающих аппаратов. Та работа была круглосуточная, поэтому в смене должно быть несколько человек.
А ещё в отделе перспективной проектной работы по созданию совершенно новой системы из спутников для целей и решения задач «прикладного» космоса тоже было очень даже предостаточно. Наука в лице освоения Марса, Венеры, Фобоса и прочих составных частей нашей Солнечной системы, могла обойтись тем, что есть.
Но сначала, перед тем, как нас допустить до «живого», надо было отработать месячную «повинность» отдела на стройке и в колхозе. Я попал на стройку с Колей Трофимовым. Закончив с успехом прохождение испытания отвлечением от созидательного труда, мы осели в отделе.
Отвлекусь от работы по важному событию. В НПО, точнее в корпусе на нашем этаже, возле лифтов, на доске информации висело объявление. Оно гласило о том, что в Гребнево, то, что возле Фрязино, проходит выставка художника Константина Васильева. Ещё было описано, как туда добраться.
Я только, что прочитал о нём хорошую статью в журнале «Молодая гвардия», щедро проиллюстрированную репродукциями его работ. Естественно, мне захотелось посмотреть эту выставку. Так как желающих из среды моей компании поехать в Гребнево не было, то я предложил совершить такую поездку моему другу Виктору Комарову. И мы поехали.
Хорошо, что в объявлении дорога была расписана очень подробно. Нам не пришлось особенно «мыкаться» в незнакомых местах.
Выставка проходила в галерее усадьбы Гребнево. На вид эта усадьба выглядела не очень презентабельно – здания выглядели обшарпанными, обветшавшими, и трудно поверить, что здесь может быть какая-то выставка. Но, тем не менее, или тем не более, всё было.
Выставка проводилась для посетителей сеансами по 45 минут. В зале висели картины из коллекции матери, маленький магнитофон рассказывал о жизни и творчестве К. Васильева, его работах. Конечно, отпущенного времени было мало для полного восприятия развешанных творений из перечня самых известных работ художника. И всё же … Выставка оставила неизгладимые впечатления на всю жизнь.
Их (впечатления) от её посещения я использовал в рассказе «Хранитель земной».
Меня и Колю усадили за изучение необходимой технической документации о конструкции самих аппаратов, их программ управления и прочее.
После такого изучения нам выписали командировки, выдали суточные (замечу, что они были повышенные – 2 р. 60 коп. … в прочем и зарплата, как оказалось потом, была с районным коэффициентом – 1,2, да с премией чуть ли не в 50%) и отвезли в одну из воинских частей, дислоцированных в Подмосковье.
Там нам предстояло влиться в «живую» работу. В силу определенных причин о этой деятельности буду писать скупыми фразами и насколько можно.
После проведения всех необходимых процедур по оформлению нам допусков и пропусков, мы попали в жилой военный городок, выстроенный из «хрущёвок».
В одной из пятиэтажек для специалистов (уже можно сказать нашего) НПО был выделен целый подъезд. По аналогии командование части выделило жилье иным фирмам, но от нашего НПО было самое большое представительство. В одной из квартир мы и должны жить. Обстановка была скромна, чисто командировочная. Кровати, тумбочки, платяные шкафы, столы, на кухне посуда. Готовили здесь сами, хотя была столовая. Но так было дешевле и вкуснее.
В «рабочую техническую зону» надо было пройти через три КПП, а до них возили автобусом. Здание, где находилось всё, было очень высокое и почти без окон, а сверху высилась огромная сфера, закрывавшая приёмо-передающую антенну. Было ещё три здания с огромными сферами на крыше.
С учетом специфики нашей работы в пропусках было проставлено много всяких нужных для нас «штампиков» Без их присутствия мы мало куда могли попасть … А нам особенно надо было работать в самом «сердце» – зал управления.
В здании в самой верхней его части под самой крышей для НПО было отведено несколько комнат, в которых работали представители нашей фирмы ... И из других фирм часто притулялись у нас.
Помещения находились в аккурат под самым излучателем антенны. А когда её перекладывали с одного крайнего положения в другой, то всё здание ходило небольшим ходуном и в вибрациях.
Я со всеми перезнакомился. Кроме того, меня представили и военным, с которыми придется осуществлять совместную эксплуатацию «живого» аппарата.
Об одном майоре хочу сказать отдельно. Его звали Владимир Константинович Телегин. Как потом выяснилось, он был сын знаменитого генерала лейтенанта К.Ф. Телегина. Володя по работе в процессе управления был (в прочем не только он) мой визави. Он со стороны части, а я со стороны промышленности, а оба мы были руководителями группы управления – он своей, а я своей. В них присутствовали специалисты по анализу бортовых систем.
Жил Володя в своей однокомнатной квартире, но часто и подолгу бывал у нас. Вместе отмечали то, что надо отметить, вместе ели, играли в преферанс, но это потом. Судьба связала с ним до самого его конца.
Работа в технической зоне части носила сменный характер. Такой режим был обусловлен работой с летающими аппаратами. Они имели высокоэлиптическую орбиту с рабочим участком длинною 6 часов, хотя, их видимость была дольше. Это было нужно для того чтобы аппарат «проснулся» и сориентировался после «сна» в перигее. И наоборот – приготовился ко «сну».
Количество «живых» аппаратов было минимум один и до … Полная система предполагала включать в себя такое количество аппаратов, которые должны обеспечить наблюдение все 24 часа. Но этого никогда не получалось … В силу разных причин.
Спутник уходил «за горизонт» в исправном состоянии … И больше не проявлялся …
Происходили отказы в бортовых системах, в которых резерва в аппарате уже не было. Такие аппараты уничтожались по командам с Земли.
Для контроля процесса уничтожения, или для наблюдения за состоянием безмолвного аппарата, заказывалась (выдавались целеуказания для наведения аппаратуры) система оптического наблюдения, состоящая из ряда телескопов … Они работали в горах на Памире.
Один раз была авария на старте ракеты с изделием на космодроме Плисецк.
В режиме совместной эксплуатации наблюдали за возможными пусками ракет в США – с мыса Вандерберг, из ракетоопасного района (пуски «Атлас»), иногда по заданию нацеливались на мыс Канаверал (наблюдали старт шаттла «Колумбия» 12 апреля 1981 г.). Несанкционированных пусков с территории США не было. Действовала договорённость об информировании друг друга о запусках баллистических, межконтинентальных ракет.
Мало того, что рабочая смена была в течение суток, так работали посменно неделями. Еженедельно я менял кого-то из давно работающих в отделе, Трофимов менял меня, Колю менял тоже из давно работающих.
Но постепенно график перешел на то, что я менял Колю, а он меня. Легче всего работать было в будни. В эти дни от фирмы приезжало много представителей по разным бортовым системам. Меня могли подменить на перерыв на еду. На выходные оставались работать несколько человек, а от нашего отдела специалист должен был быть в обязательном порядке. Правда, в эти календарные дня было спокойней, правда, не всегда.
При проживании в городке запомнилась такая вот зимняя аномалия. Наступал Новый год, а посему 29 декабря собрались в лес за ёлкой. Около 12 часов дня температура на улице в течение часа поднялась с –10 до +10. Пошёл дождь да такой, как будто летом. В лес идти отложили и смотрели на то, что твориться с природой.
А в погоде началось обратное движенье. За тот же час температура достигла своих прежних минусовых значений. Повалил обильный снег, сменивший обильный дождь. Творилось, что-то невероятное. Тут уже по времени суток стемнело, и день закончился.
Но самое интересное было утром. В техническую зону из части было не проехать. Поперек дороги нападало много деревьев от налипшего на них снега. И вместо дороги был один большой сугроб. Смена не смогла прийти на смену. Работа с аппаратами не должна была прерваться, та смена осталась. Их сменили после освобождения дороги от плена упавших деревьев и снегового заноса.
На следующий день наша группа из представителей промышленности в техническую зону и из неё добирались пешком. Днём температура упала до –20 и поднялся ветер. Он сдул с деревьев весь снег. Из-под него показалась сказочная сверкающая картинка в лучах выглянувшего солнца. Деревья раскачивали ветками, облитыми замерзшим «стеклом». По лесу шел хрустальный звон!
Как сказали потом – эта аномалия прошлась полосой, с размерами длинной около 10 км. и около 1 км. в ширину.
В другой раз ёлка была добыта. А игрушек ёлочных у нас не было. Решили украсить её всем тем, что есть под рукой. Кто-то принес традиционные фрукты – яблоко, мандарин, апельсин. В одной квартире нашли в тумбочке полный ящик пробок от водочных бутылок (непонятно зачем их собирали). Из них сделали гирлянду. Нашлась даже вобла, которую повесили на нитке. От порога ёлка выглядела не хуже, чем в Детском мире. В качестве праздничного блюда придумали вот такое – наловить голубей и пожарить их.
Этот сюжет вошёл в рассказ «Из жизни командированных в …»
Нас на лов подтолкнул такой случай. Наварили компоту и вынесли его на балкон остудить, да за разговором и забыли. Компот остыл, а потом застыл. Мы сидим разговариваем и вдруг слышим непривычный шум – тук … тук … тук … тук. Что такое? Потом поняли, что идет сей шум с балкона – голуби прилетели и долбят лед компота.
Среди нас был заядлый охотник Алексей Васильев, он то и предложил наловить голубей и потушить их. Предложено – сделано, а конкретней им была сотворена сетка на рамке. Под одну сторону вставили палочку, к которой привязали веревку, веревку протянули до кухни. Под сетку, стоящую на ребре, насыпали пшена. Дело по добычи дичи пошло очень споро!
А тушеные «голубцы» оказались не хуже перепелов.
Были в рабочей жизни и курьезные моменты типа такого. С одним из аппаратов что-то произошло. Это случилось в воскресенье. В комнате технического руководства собрались все воскресные немногочисленные специалисты от промышленности. С целью установления причины чрезвычайной ситуации надо было проанализировать все бортовые телеметрические данные, которые фиксировались на бумажных лентах.
Такие ленты были распечатаны и выданы нам для их анализа. Был в тот момент в этой смене специалист по энергетической системе – Виктор Палыч Бахин. Взял и он необходимую ему ленту. Смотрел он её и так, и сяк, крутил и вертел вдоль и поперёк. Подходит и докладывает, что по электричеству вопросов нет.
Наш общий и мой непосредственный начальник группы Владимир Сержанов выслушал доклад Бахина, а потом с учетом других докладов (были подозрения на сбой в энергетической сфере, который запустил сбой в работе всего аппарата) просит Палыча дать ему ленту с телеметрией по энергетике. Сержанов положил её перед собой и через несколько секунд начал срамить (это мягко говоря) Бахина, мол, что ты несешь, не протрезвел, куда твои глаза глядят и прочее, прочее.
Палыч никак не мог понять, за что он срам имает. А оказалось, что он взял не свою ленту, а с параметрами системы стабилизации температуры … Сами понимаете какая разница ... А это в итоге жизнь аппарата. Потом, при более тщательном и детальном анализе бортовой телеметрии уже большой группой специалистов, удалось выяснить, что происшествие было именно из-за сбоя в системе энергетики.
Впервые в жизни я столкнулся с работой, где слово сказанное, а тем паче написанное, несло за собой очень большую ответственность. Единственным утешением было то, что решение принималось не единолично, а ответственность была коллективная. За принятым решением стояла цена жизни космического аппарата, работавшего на защиту страны.
В быту весёлых случаев надо сказать было предостаточно.
Утром рано в квартиру, где проживали «управленцы» (Сержанов и я) позвонили. Кого-то несет с самого утра? Открываю дверь, а на пороге стоит Володя Телегин, одетый по всей парадной форме. В голове мысль – «Может быть праздник, какой проспали?».
Тот быстро заходит и спрашивает – Полотенце белое, гладкое есть? Мне на строевой смотр идти, а шарф парадный шелковый белый под шинель найти не могу.
Стали думать да гадать, как быть. Примерили вафельное полотенце, что выдавалось нам завхозом, но оно со штампом фирмы и фактурное. А нужно с гладкой тканью и с шёлком схожее. Тут Сержанов глянул на майку, одетую на нём. В ней он ходил, спал, ел и работал, играл в карты и прочие жизненные фиды деятельности. Всё в ней совпадало – вискоза, гладкая, тогда ещё относительно белая.
– Слушай, Кингстонтиныч (так мы переиначли на свой лад отчество Володи), может майку? – предложил начальник.
Он снял майку, сложили её под шарфик, и намотал на шею товарищу майору. Майка как будто там всю жизнь и была, а не на теле Сержанова. Рванул Телегин на выход, да мы его остановили. От резкого движения лямки от майки выскочили на шинельную спину. Заправили их, как надо и велели Володе не бегать шибко на смотре, а ходить степенно. Потом «шарфик» занял своё законное место на прежнем теле.
Этот сюжет вошёл в рассказ «Из жизни командированных в …»
Не всегда возила нас служебная машина от фирмы, которая отправлялась от метро Речной вокзал, до места командировки. Иногда (а мне и Трофимову даже в основном) приходилось добираться до военного городка своим ходом – на электричке до Балабаново, а потом местным автобусом.
Как уж так сложилось, что в часть своим ходом в тот вечер пятницы едем Сержанов и я. На электричку сели с таким расчётом, чтобы успеть к последнему автобусу.
Уже в автобусе едем и говорим о чём-то своем. Тут оборачивается к нам мужик, впереди сидящий, и начинает подключаться к нашему разговору. В итоге выясняется, что он какой-то начальник в местном колхозе (или совхозе) и ему кровь из носу нужна бригада для строительства жилья.
На всякий случай взяли у него адрес и телефон. Он вышел куда-то во тьму, а мы доехали до нужного нам КПП военного городка.
«Дома» нас с нетерпением ждали Телегин и Славка Свалов. Поужинали, как положено и по-людски. Во время еды выложили им новость про возможность «шабашки». Коллеги по «цеху» заинтересовались. Решили съездить на рекогносцировку. День такой вскорости нам выпал (надо чтобы Телегин был свободен от армейских дел).
Поехали втроем – я, Свалов и Телегин. «Туда» нас отвезла машина от фирмы. Её мы отпустили и пошли искать того начальника, с кем ехали в автобусе. Нашли его и представились кто мы такие, он меня узнал и вспомнил разговор. Директор (а это был он) рассказал нам, что, мол, надо ставить рубленные дома (рубить самим), на фундамент (лить из бетона самим), дом на два хозяина (у каждого свой диаметрально-противоположный вход). Цена за работу на дом такая-то …
Мы взяли тайм аут, чтобы подумать. Нам все понравилось – рядом с воинской частью, хороший размер суммы зарплаты за дом. Рассуждая о будущих перспективах, мы добрались до «своей» части.
Вернувшись «домой» решили «обмыть» итоги поездки в счёт будущего заработка. Чтобы было чем обмывать, решили сходить втроем в сельпо, а в нём купили на последние деньги белоголовицу. Обед решил давать Кингстонтиныч.
У него была вареная курица и бульон от нее. Словно он заранее знал про это экспромтное торжество. Правда, в холодильнике у Володи больше ничего не было. Водку положили в морозилку, курицу на стол, а бульон поставили на плиту.
Стояла жара, мы решили раздеться до исподнего. Так втроем и ходили ходуном друг за другом по Телегинской однушке.
Суп с лапшой сварили и поставили на стол, пора доставать охлажденный продукт. Не помню, кто начал исполнять это действо. Он открыл дверцу холодильника, а она подпирала дверцу морозилки со слабыми пружинами … Та самая морозильная дверца под давлением бутылки открылась и охлажденная выскользнула на пол и … Разбилась, а из её осколков вытекала и расползалась по кухонному давно немытому полу жидкость с градусами.
Мы, недолго думая, как по команде схватили тряпки, какие попались под руку, и начали собирать, растекавшиеся градусы. Тряпки выжимали в миску. Собрав по максимуму (до последней капли при всем желании не вышло бы) мы со смешанным чувством смотрели на буро-коричнево-черную жидкость (цвет пластиковых плиток пола и грязи, лежавшей на них). Всем стало ясно – «Нужна фильтрация собранного с пола!»
Хорошо, что у Телегина нашлась вата. Сделали из неё и листка бумаги фильтр, как учили в школе, и пропустили через него собранное. Цвет жидкости стал более светлый, но мути в ней ещё хватало. Все-таки решили в счет будущего заработка выпить хоть этой – «половой» (водкой мутное назвать язык не поворачивался), набранной в размере около 250 мл. Выпили. «Половая» кроме запаха спирта, содержала ещё иное интересное послевкусие – запах пота (был второй после запаха спирта), потом проявился запах пластика, а далее еще от какой-то дряни. Закусили все послевкусия супом.
На том наша «шабашка» и закончилась.
О неописуемом желании провести вечер с пользой и весело среди коллег могу привести такой случай. Я не присутствовал в его наблюдении, так как приехал на следующие сутки для работы, но мне потихоньку о случившемся рассказал Бахин.
А дело было вот как. После работы под вечер пятницы сидели на кухне трое ужинавших – Бахин, Щеглов (наш техрук на смене), Юра Попей. Мы дали ему прозвище «Попей» за то, что когда он находился в лирическом состоянии, речь его упрощалась до трех слов – попей, наглеешь, секс, которые при беседе с его стороны произносились в разных сочетаниях.
Сами понимаете, к ужину была бутылка белоголовицы. Компания поела, выпила и закусила. Одной «белоголовицы» им оказалось мало. Они только раззадорились. Нашли еще какую-то дозу. Выпили и её – мало. Дальнейшие поиски не привели ни к чему.
Тут Бахин вспоминает, что у него есть флакон какого-то средства для волос. Он приносит его. Флакон был темно-синего цвета с очень узким горлышком. Для применения панацеи нужна малая доза жидкости. Компания начинает с интересом читать о содержимом.
Оказалось, что составная и её большая часть, по составу это спирт! «Остальное приживётся» – подумалось жаждущим. Вытрясли средство в кружку, разделили на три емкости, и молчаливо смотрят друг на друга. Первым отважился Бахин. Он с размаху влил панацею в рот и быстро проглотил. Двое всё также молчаливо наблюдали за реакцией, которая последовала быстро – не прошло и минуты.
Рвотный рефлекс погнал Бахина в коридор … И в туалет. Что там происходило, то описывать не вижу необходимости. Тут решился на эксперимент Щеглов, повторивший жесты Бахина. Не прошло и минуты. Он тоже побежал … Уже в ванную комнату. Ну а Попей (что он хуже что-ли), оставшись один, не раздумывая, выпил свою дозу и не дожидаясь реакции побежал. А куда? Там Бахин, там Щеглов, но времени долго искать место и метаться по квартире, у него не было, а ещё и сил. От Попея досталось спине Бахина.
Когда на следующий день я приехал на смену и пришел проведать своих коллег и соратников, то наблюдал такую картину. Попей ходил в ботинках, у которых напрочь сверху отсутствовало покрытие мысов. А оно первоначально было из кожзаменителя. Кожимит панацея разъела до тряпки. Бахин ходил хмурый словно туча. Его пиджак от костюма синего цвета, который был куплен еще при жизни Сталина, спереди не пострадал, но вдоль всей спины шла, словно у бурундука, белая полоса шириной от 10 до 20 сантиметров. Не устояла сталинская коверкотовая продукция.
Этот сюжет вошёл в рассказ «Из жизни командированных в …»
Юмористических случаев в экспедиции было превеликое множество. Но все их описывать не имеет смысла, это моё творение не для сбора всего того юмора, который был в той моей жизни.
Можно, конечно, возмутиться, что мол, столько пьянки да гулянки. Это возмущение парирую таким образом. Будучи в рядах советской армии, находясь на боевом дежурстве, ночью слушал выданный замполитом радиоприёмник. По нему передавали интересную большую статью о пьянстве в рядах наших вооруженных сил. Статья называлась – «Скука».
Комментарии излишни.
Жизнь в гарнизоне была очень однообразной, мы были рады любому событию, которое могло бы внести в нашу жизнь новизну и свежесть. Вечера коротали игрой в преферанс в основном в нашей квартире – это занимало большую часть времени. Играли до «посинения», подкалывая друг другу и иногда чуть ли не до обид. Но игра есть игра.
Часто коллективом выезжали на речку Нару на рыбалку, и было это даже зимой. Правда, рыбешка, выловленная из Нары, пахла керосином (или бензином), а ловили мы ее больше для развлечения.
Ходили за грибами, весной шли сморчки, а потом уже, привычные сезонные. По осени были также экспедиции за калиной. В тех краях ее росло много по оврагам и куртинам. А какая вкусная дикая ягода! Садовая не такая.
Между делом в стороне
Недалеко от дислокации части было знаменитейшее историческое место – Тарутино. Из экспедиции туда нет-нет, да и да – заезжали. Там был храм, музей и памятные сооружения. В один из праздников «Крещение Господне» у нас была нужда в магазин. Рядом с частью сельпо было опустошено и вспомнили про Тарутино.
Купили в магазине то, что было, а не то, что хотелось. Я зашёл в храм. Поставил свечи. При покупке свечей в церковной лавке обратил внимание на иконку-медницу, которая вся была покрыта зелёной патиной. Поинтересовался о цене. Женщина за прилавком цены не знала – Сколько дашь!
Я дал денег что-то вроде в размере 10 рэ.
Дома я показал её Ивану. Он попытался почистить её. Обнаружились остатки белой эмали в ковчежце. А в орнаменте из виноградных лоз проявилась синяя эмаль. Потом в реставрационных мастерских им. Грабаря мне пояснили, что эта медница вылита по старым формам, конец 19 начало 20 века.
Забегая вперёд, расскажу. Когда в Архангельском возобновил работу храм Михаила Архангела, я подарил медницу храму. Про этот акт дарения храму я со временем забыл. И вот в наступивший новый 2022 год Иван мне подарил … Ту самую медницу! Круг замкнулся.
Вместе с тем дома у нас с женой назревал развод (Шёл 1979 год). Дома я бывал, сами понимаете, не каждый день … Я понял, что жена имеет флирт (стала приходить поздновато, даже когда я бывал дома). Сам я тоже жил жизнью командировочного человека. Находясь в примаках меня угнетала мещанская обстановка из ковров, хрусталя и выпивки с колбасой. Я придумал повод для развода, Татьяна быстро согласилась. На следующее утро я вернулся с вещами в Архангельское. А уже потом мы развелись.
Об этом периоде личной жизни я потом практически не вспоминал – ни к чему.
Мой друг (тогда уже да) Сергей Панферов работал во МХАТе. В Архангельском проживал главный врач МХАТа Вадим Николаевич Жуков. Я хорошо контактировал с его сыновьями Глебом (старший) и младшим – Севой. Со средним сыном контактов не было. Так вот Вадим Николаевич и устроил Серёгу на работу во МХАТ. Взяли его в осветительный цех.
При встречах и совместных прогулках Сергей много рассказывал о театральной жизни, показывал в лицах актеров и актрис, цитировал тексты из спектаклей – чисто «театральная богема».
Когда я бывал дома на отдыхе или на работе после командировки, он приглашал меня на спектакли. Я приезжал то на «новую» сцену на тверском бульваре (этот МХАТ интеллигенция называла – театр им. Дантеса (напротив театра им. А. Пушкина), или на «старую» сцену – в Петровский переулок.
Пути прохода в театр были разнообразными. Когда по контрамарке, иногда по уговору мхатовцами вахтера, дежурившего на вахте служебного входа. А бывало и так, что помогал реквизит спектакля. Мне давали что-то небольшое и носимое, например бутылка «шампанского» (из папье-маше и с гнездами для капсюлей внизу для хлопка). На вахте я прикидывался новым сотрудником. Иногда по доброй милости билетеров на входе, но это только по хорошему отношению к Сергею или иным ребятам из состава работников театра.
Спектакли я смотрел или из рабочей ложи с софитами, а иногда из зала со ступенек (но для этого надо было постелить на них газету). Как бы то ни было, но я знал практически весь репертуар МХАТа.
Кроме того, через Сергея я познакомился с очень многими работниками сцены, мебельщиками, костюмерами, гримерами и прочими рабочими «лошадками», которые тоже имеют право называться «Театр». После спектакля ехали всей оравой кому-то в гости и на всю ночь. Там было такое безумство …
В ходе одного из них, происходящего на Таганке, Сергей захотел постричься … Да на всю длину, да с полировкой … Все его пожелания осуществил я. Глядя на его блестящий череп и могутную фигуру (100 кг живого веса) коллеги по искусству так и обмерли. Уже потом Сергей сказал мне по секрету, что Олег Николаевич Ефремов восхитился таким типажом и назвал его коротко, но ёмко – «Шкаф». Оно прилипло к нему на всю оставшуюся.
Конечно, без рабочих актеры могли играть, но с ними они стали народными, заслуженными, если одним словом – «со званием». И еще – у актера жизнь на сцене в данной ему роли, а у тех мужчин и женщин жизнь только вокруг сцены в театре. У них нет рвачества за роль – дадут или не дадут, нет приоритета – первый состав, второй … У них один состав, у них нету аплодисментов, но без них, их бы и не было … Да много чего не было бы в театре для его полновесного названия – «Театр».
Как-то в начале зимы Сергей сказал, что такого-то числа они едут в Ленинград на гастроли. И, мол, если у меня есть желанье, то я могу приехать к нему … Мол, место для моей жизни найдётся и прочее, прочее.
В нужный для поездки день я вернулся из командировки. Сергей с театром уехал вчера. Я подумал, что если время не тянуть, то смогу в свой пересменок много времени провести со МХАТом в Ленинграде. Подумано – сделано. Ехать мне одному не очень хотелось. Я позвонил Виктору Луценко, соседу Сергея и близкому нашему сотоварищу. Он тоже имел свободное время и принял приглашение на поездку.
Мы собрались в тот же миг – голому одеться, только подпоясаться. В качестве подпоясывания я с собой взял литр самогона, выгнанного мамой, и мы поехали на Ленинградский вокзал.
На вокзале нашли поезд, уходящий в Ленинград. Билетов на него, естественно, было не купить, и мы стали искать проводника, который возьмет нас под своё крыло. А уж уговорить в два языка мы умели. Нашелся таковой. Он посадил нас в своё купе, а сам пристроился где-то в другом месте.
Его благосклонность и исчезновение мы потом поняли – купейный вагон был весь заполнен и находился во власти немцев.
От греха подальше, я и Виктор сидели в купе проводника тихонько, чтобы не тревожить иноземцев, и пили самопляс. Но иноземцы, напившись чего-то своего, решили потревожить нас.
Сначала это были робкие заглядывания в служебное купе с какими-то вопросами. Но мы в силу того, что разговорной практики на немецком у нас отродясь не было, то не могли понять, что им надо. На все их вопросы отвечали скупо – «Найн (нет) … Нихт ферштейн (не понимаю)». Пассажиры, похоже, не очень удовлетворенные нашими ответами, уходили, а потом появлялись снова и в расширенном составе.
С каждым разом входившие к нам в купе были всё более пьяными. В какой-то момент времени из-за двери купе послышался невнятный гул и крики. Мы решили выглянуть и посмотреть, что же там твориться.
В коридоре вагона были практически все пассажиры, вышедшие из купе. Один из них повис на рукоятке для открытия окна, а оно никак не открывалось. Зрители криками подбадривали «спортсмена». Увидев нас, они начали что-то нам говорить и показывать на окно, наверно думали, что мы сможем им помочь его открыть.
Ограничения в общении, вызванные языковым барьером, не позволяли нам объяснить им, что там вне вагона зима и холодно. Я вспомнил всё, что вложили по жизни в меня учителя немецкого языка и произнес сакраментальную фразу – Дас винтер, ист кальт! (зима, холодно).
Видимо мои слова подействовали на немцев. Они стали тихо расходиться по своим купе. Мы подумали, что, похоже, угомонили их пьяную компанию, и приготовились выпить еще по единой. В этот момент к нам в купе вошла девушка и парень, с молчаливого нашего согласия присели на купейную полку. Они молчали, молчали и мы. Потом Виктор протянул им свой стакан с налитым самогоном, а я свой. Они взяли с вопросом в глазах? Я ответил – Шнапс!
Они дружно закивали и … Выпили! Самогон мама варила на славу, настаивала на апельсине, чае, зверобое – закачаешься и за уши не оттянешь. Так случилось и с немцами.
Они вернули нам стаканы и теперь выпили мы. Парень встал и ушёл. Правда он вернулся через некоторое время … С балалайкой в руках и протянул её нам со словом – Вортшпиль (играть). Мать честная, только этого нам не хватало. Но не гнать, же прочь гостей страны по своим купе, не удовлетворив при этом их фольклорного желанья.
Ни Виктор, ни я не знали, как настроить балалайку. Бить по струнам мы бы смогли – играли же на гитаре. Виктор кое-как настроил инструмент одному ему известному строю и начал какие-то тренди-бренди с пением частушек. Немцы сидели очарованные перемежаемся юмором, да с матом, как на фольклорном фестивале. Они хлопали, ахали – видно, что восхищались!
В перерывах между песнопениями мы пили самогон. Потом вышла девушка, при этом сказала о чем-то своему попутчику. Мы сидели молчаливо и ждали, что же будет дальше. Она вернулась с бутылкой их шнапса. Гулянка расширялась.
Напившись нашего самогона и сверху полив его немецким шнапсом, вся компания уже преодолела языковой барьер, и, похоже, что дело шло к преодолению сексуального. Но немка от греха подальше увела под локотки немца, а мы улеглись спать.
Московский вокзал принял нас с самого утра. Мы вышли из вагона. Толпа из немцев была уже на перроне и встретила нас радостными возгласами. Наверное, членам делегации рассказали о вечере, проведенном в нашей компании. Мы под возгласы – Фрейндшафт (дружба), и с чувством, что не посрамили отечество, пошли к гостинице Московская.
Швейцар встал на нашем пути с простым вопросом – Куды? На него у нас с Сергеем был заранее заготовлен ответ. Он содержал следующее – Мы только что с поезда, из МХАТа, приехали дополнительно к основному составу.
Он согласно покивал нам головой, и, отступив в сторону, пропустил нас в нутро гостиницы. С какими-то ухищрениями нам удалось узнать, в каком номере живёт Панферов С.Г. из МХАТа.
Стучим в дверь номера (время около 7 утра). Сергей, не ожидавший нас так рано и тем более двоих, был несказанно обрадован (или скорее наоборот). В номере он проживал вместе со своим начальником по осветительному цеху Володей Графовым (звали его в театре просто – Графин). Графин тоже проснулся и вчетвером мы сели допивать мамин самогон – «Со свиданьицем».
Потом ребята уехали в Ленинградский театр, в котором проходили гастроли МХАТа. Я и Виктор легли поспать, так как ночью мы спали мало в силу происшедших и описанных событий. Выспавшись, мы поехали на нужную станцию метро, у которой находился нужный нам театр.
Вечерний спектакль мы не смотрели. Время провели в хорошо знакомом мне коллективе. Графин отдал нам свою карту гостя и уехал к кому-то с ночевой. Мы втроем вернулись в гостиницу. Уже большое достижение – у нас два спальных места на троих. Третье решили устроить на полу. Благо спальный набор на кровати позволял сделать это. В дальнейшем так и спали все остальные ночи.
Мы ездили днем с ребятами в театр. В театре целый день и вечер мы толкались среди актеров, о чём-то говорили в буфете или за кулисами (никто толком не знал, кто есть кто и откуда), что-то смотрели. Одним словом – жили закулисной, а не зрительно-зальной жизнью. Кроме этого, ходили по городу, смотрели то, что нам было интересно.
Так мы прожили три дня, а затем я и Виктор уехали домой. Кого мы встретили в Москве при выходе из поезда? Правильно – тех немцев! Братания, правда, не случилось. Слава Богу, ехали в разных вагонах.
Сергей потом вернулся домой вместе с коллективом.
Однажды летом своей архангельской компанией решили сходить в обычный турпоход. Решение такое было принято на троих – Юрой Дешевым, Игорем Пилюком и мной. Место для похода было выбрано под Снегирями, возле Аносино (оно было предложено мной из прошлого опыта).
Юра также предложил взять с собой двух сотрудниц с работы, мы, конечно же, не возражали. В обозначенное время встретились с девами на платформе Павшино. Наш путь до Снегирей и от Снегирей до знакомой мне берёзовой рощи был недолог и насыщен разговором.
Девы оказались очень веселые, правда, мы тоже были не скучны – три плюс два в чистом виде. Форсировав Истру, выбрали место глубже в лес (опять же предыдущий опыт). Далее было всё так, как обычно – установка палатки, заготовка дров, костёр и готовка … И всё без эксцессов.
Вечером шашлычок с винцом и песняк. Одна из уже близких знакомых хорошо пела и играла на гитаре, которую он прихватила с собой. Наше творчество (в моем лице) присутствовало тоже, но приоритет был отдан даме. На этой почве мы с ней провели у костра всю оставшуюся.
На следующий день надо было пополнить запасы выпивки. Я и Игорь пошли в Аносино. Мне там заодно было интересно поглядеть на творенья одного самобытного умельца. Я прочитал о нём в какой-то газете. Он был скульптором по дереву.
Жил этот скульптор на самом краю деревни и был местной достопримечательностью. Его поиски не заняли многого времени. Монументальные работы из сухих стволов находились в основном на участке в саду. Однако, самые ценные и небольшие, экспонировались в жилом доме, оборудованным под музей.
Работы были очень интересные и необычные. Но больше всего запомнилась фигура «Человек мира». Это был симбиоз черт всех видных борцов за мир и политических деятелей того времени – Поля Робсона, Махатма Ганди, Никиты Хрущева и еще кое-каких. Восхитившись, мы нашли магазин и взяли себе то, что было в продаже.
Магазин был расположен в центре, а напротив него были развалины Борисо-Глебского монастыря. Я уже потом прочитал, что до революции это место носило звание «Женской Оптины».
Дорога домой из этого турпохода была такая же легкая. Но возникло в голове вот такое ощущение – «Где я побывал хоть один раз, то непременно приеду туда еще … Когда и сколько будет раз то, это решает судьба!».
Оно так и вышло потом, но об этом, когда будет уместно.
Продолжение следует.