Закиданному помидорами, затравленному Панталоне вся жизнь, как сахар перестроечный, выкладывается по талонам.
В нём нет харизмы арлекиновой, в нём нет поэзии Пьеро. Он весь какой-то прорезиненный, как рыболовное пальто.
Немягкий и нетвердый, вроде бы полезный — только как статист — на что свою судьбу угробил он? Не рухнув вниз, не взвившись ввысь, он на поклон выходит, грустное лицо под маскою тая. Он прожил жизнь в искусстве, чувствуя, что сон без яви, явь без сна — театр, прекрасный и таинственный, что заменял весь мир ему, сжевал его глубокомысленно, с презреньем сплюнув шелуху.