Вечор заточены ножи,
И утро как порез,
Был голубь мира в точке джи,
Но в точке аш исчез.
Нам Шрёдингер потом сказал:
«Он мёртв, и всё же жив!»
Ты мне такая: «Он – мастдай!»
А я такой: «Мастлив!»
И Шрёдди резко замолчал,
Мол, песня не нова,
Мол, от начала всех начал
Ты наломал дрова.
А за окошками война
катила ржавый шар,
я был за всех ушедших на
и прозевавших дар.
Мы никого не брали в плен:
ни мёртвых, ни нагих,
Был Джокер – тот еще Гуинплен,
пленял улыбкой их.
А кто посмеет откосить -
Уловка-22!
Теряю я чутьё и прыть,
Она - ещё жива!
И солнца звонкий тюрагай
Завиc в ветвях олив.
Она кричала мне «Must die!»
А я шептал «Must live…»
И по-мастдайски погибал
в дырявом ОЗК.
Ты выгибала берега,
Меня несла река
помимо дивных островов,
помимо чёрных дыр,
и вот теперь почти готов,
я прибыл на фронтир,
Но после долго прорастал
Сквозь мергели и гнейс,
Оставь другим мой пьедестал,
Печальный эдельвейс.
Любви последний антидот
Колола медсестра,
Здесь Крокус, Кактус, Киприот
И вся et cetera.
Они свидетели, о да,
Где на краю земли
Сойдутся громкое «маст да..!»
И тихое «маст ли…»