К брату Григорию А

Александр Алюков-Елховский
                Господи, помилуй!

Давай-ка, брат, с тобой поговорим,
О жизни нашей чуть порассуждаем.
Мы друг о друге все почти что знаем,
Но чую: становлюсь тебе чужим.

Не знаю, может, я поступком низким
С нолём  сравнял ко мне твой пиетет,
А может, я тебе и не был близким,
Хотя росли бок о бок, общий дед.

Есть разные модели отношений.
Есть кровное, духовное родство.
Не всякое, однако, из учений
Нам к сведенью являет Божество.

Наш батюшка Кронштадтский просвещает:
Родство по крови – басенка старух;
Роднит и злых, и добрых – только дух,
Родства же прочих видов не бывает.

Конечно, сказка – кровное родство:
Душою мы иль далеки, иль близки;
Нет уз у крови, это – кумовство,
Иль взгляд на близость чисто по-фрейдистски.

Пример – под носом. Кровный ваш отец
Не вам, а мне, племяннику, – ближайший:
Вам дела нет, что сын его, стервец,
Свершил в родимом доме акт дичайший.

Вы – дружбы лад, вам очень дорог мир,
Но просто каждый – ангел-миротворец;
Сестра меньшая вхожа даже в клир,
А в доме отчем – брат-иконоборец!

Коль только духом зиждется родство,
Какой же дух вас в доме детства сводит?..
Ведь дни рожденья, может, Рождество
Восьмерка ваша дружно там проводит.

Сидит ли здравый вместе с дураком,
И трезвеннику не претит ли пьяный?
А с вами, братец, за одним столом -
Сектант шальной, раскольник окаянный!

Вы семеро – с крестом, он, еретик,
Презревши крест, предал жену и веру;
Дела его угодны люциферу,
Но он для вас – безвредный озорник.

Ты думаешь: к чему печаль, тревога,
Без образов – зато ухожен дом;
Пускай не убран Божиим крестом -
Без утвари сей можно верить в Бога…

Курьёз: чем больше знает человек,
Тем меньше в этой жизни понимает.
Умен не тот, кто книгам отдал век,
А – кто в тиши с молитвой рассуждает.

Таким был дядя, крестный мой отец.
Хотя он года три всего учился
И знаньями никак не отличился,
Однако же, был истинный мудрец.

Он знал: мир тот же, ничего не ново.
Живешь ли ты в столице, иль в глуши,
Цель жизни здешней - врачевство души,
От навыка освобожденье злого.

Гастрит ли, гайморит, болит спина -
Бежим в больницу, зная априори:
Без врачеванья можем пасть от хвори;
Спешим ли в храм – душа ли не больна?!

Искал ли кто от зависти леченья?
Кто изнемог от навыка судить?
Нам свойственно грешить, как есть и пить,
Мы от греха не ищем исцеленья.

Зачем на землю приходил Христос?
Спасти от римлян гордых иудеев?
Кто знал о Боге больше фарисеев?
Но грех рассеял их, а – не цирроз.

Греховность горше всякого недуга.
Отец ваш это тонко сознавал,
И с бесами отважно воевал,
Предпочитая святость даже другу.

Он поднял чрез невзгоды восьмерых,
И труд ему единственным был другом.
Работал он всю жизнь, без выходных,
Подчас в укор мучительным недугам.

Частенько так высказывался он:
«Кто трудится, влеком одним лишь бесом,
А кто лежит в тенечке под навесом,
Вокруг того кружится - легион».

Он ни к чему вслед моде не стремился,
Ел, чтобы жить, носил простой наряд,
Что от трудов имел, тому был рад
И на добро чужое не косился.

На первом месте у него был Бог,
А компасом – Священное Писанье,
Откуда он снискал и пониманье:
Где веры нет, там буйствует молох.

На память знал он главы из Писанья,
И что бы он ни делал, с ним был Бог;
И как бы день ни оказался плох,
Не пропускал молельного стоянья.

О том все дети знали, знал и ты:
Молиться он любил пред образами;
Зажегши свечи, томными глазами,
Молясь, взирал на них из темноты.

Ах, нет уж больше ни икон, ни дяди!
А дом, где жил он, вас, иуд, растил,
Поскольку там лукавый Михаил,
Томится ныне в дьявольском наряде.

Он ждал, готовился к лихому дню.
Пока что мать имела волю к жизни,
Дом жил, как встарь; ушла – пришел день слизня,
И предал бес иконостас огню.

Кем нужно быть, идя на святотатство?!
Боюсь, убийца менее бесстыж!
Опомнись, брат! Ну чем ты дорожишь?
Неужто дом, где бесы, - куща братства?!

Брат Михаил не знает, что творит,
Неистовствует в прелести бесовской.
Он никогда не чтил стези отцовской
И на своем, как сто ослов, стоит.

Он с юности был склонен выделяться,
Ходить в упряжке общей не любил,
И с матерью смел даже огрызаться,
Бывало, и из дома уходил.

Пред службой жил у бабки, в будке деда,
И волосы хипповые носил.
Был, словом, модник с жаждой сердцееда.
Случайно ли сверхсрочно он служил?

Он падок был до всяких побрякушек;
Остался не затем, чтоб послужить,
А – сладенько за счет страны пожить,
Набрать у немцев модных погремушек.

Он жертвовать в убыток не умел.
И сколько знаю: брат всегда был жадный;
В семейной жизни - до того неладный,
Что жен сменить раз пять иль шесть успел.

С одною жил, дал слово расписаться,
Она же родила двоих детей.
Он, поскитавшись, пожелал остаться
И расписался: ясный путь, не с ней.

Она была уже непраздна – третьим.
Что сделаешь, коль жизнь для мужа – спорт,
А для тебя – сплошное лихолетье?!
Бедняжка с дуру сделал аборт.

С тех самых отвратительных событий
Я брату потакать ни в чем не смел,
Сказать иначе, сильно повзрослел:
Жена ему нужна лишь для соитий.

В душе моей давно не гость печаль:
Он с детства был моим любимым братом,
А я – его присяжным адвокатом,
Пока не вник в небесную мораль.

Он – в прелести: уж мнит себя спасенным,
И никогда ни в чем не виноват;
Пускай сто раз его разоблачат,
Себя он не признает уличенным.

И это, брат, - безверия печать:
Никто из нас не может быть безгрешным,
А к Богу путь – как в бизнесе успешным.
Спасаться – кровь не пить, а проливать.

Путь для победы в спорте – упражненья,
А для спасенья – добрые дела;
На то Христа Мария родила,
Чтоб научить нас доблести смиренья.

Не всякие деяния добры.
Мы жертвуем подчас, коль не из чванства,
То – по обыкновенью окаянства:
Отдал – освободился от муры.

Возможно добрым стать лишь ради Бога,
И мало кто на этот путь встает,
Ведь ничего он зренью не дает;
Узка, терниста к святости дорога.

Христос учил: блажен, кто духом нищ.
Сия-то нищета – залог спасенья.
Но кто бежит услады и деньжищ?
Кто предпочел тень нимбу прославленья?

Как ни хитри, лишь добрые дела,
Свершаемые нами ради Бога,
Нас исцеляют от проказы зла.
Вот почему узка сия дорога.

Жизнь наша – зазеркалье, сон, мираж.
Мы сколько бы ни жили, не взрослеем:
До смерти тело тленное лелеем -
Душе бессмертной жалуем: бродяжь!

Ей-ей, душа – бродячая собака,
Нет у неё брезгливости к грехам:
Она охотно похотливым псам
Моргает, презирая узы брака.

И ей не страшен искуситель, бес,
Она с любым грехом всласть делит ложе;
К ней легионы лиходеев вхожи,
И нет ей, бедной, дела до Небес.

Ведь что ни мысль – о радости юдольной:
Богатстве, власти, славе, но не счесть,
Что – с ними: гордость, зависть, ярость, месть…
Но страсть любая – гость души безвольной.

Беспечная душа – притон страстей.
С утра до ночи, стоя у надгробий,
Ты посвяти ей тысячи пособий -
Не выгонит она своих гостей.

Но такова природа человека
Не оттого, что создана такой;
Душа вольна – не хочет быть другой:
Весьма по нраву ей восторги века.

Стать нищим иль больным боятся все.
Но грянет час: предастся тело тлену.
Ах, как бы вдруг не угодить в геенну -
Такого страха нет ни в ком, нигде.

Больны мы хладнодушием извечным.
Когда другой грешит – «любя», молчим,
Не обличаем, якобы скорбим,
И так вдвойне становимся беспечным.

Да, очень страшно впасть в пучину зол:
Кто там, не может мыслить о спасенье;
Но пусть уж тьму он свету предпочёл -
Спасется, если свергнет нераденье.

Коль рассудить, беспечность – главный враг.
Пред нею млеет, как дитя, сам разум;
Её не сгонишь никаким указом,
Лишь - осознаньем, что ты нищ и наг.

Шаг первый к Богу - самоосужденье.
Признанье, что ты – дно грехов, в тиши
Есть первый признак здравия души
И первый подвиг горнего смиренья.

Отец ваш, дядя, был простой пастух,
Но верил, что без Бога погибает
И чтил Его; вас вместе собирает
Не к Богу честь, а – празднословья дух.

Боюсь, нелепость – это откровенье.
Боюсь, я много лишнего сказал.
И все-таки скажу, брат, в заключенье:
Надеюсь, что Господь мне диктовал.

    Спаси Господи!
                19.11.2023