Слёзы смывают румяна, красные
Усмехаются дали жестокие, ясные.
И птица подает ей скромный знак,
А я ехидно улыбаюсь словно слабак,
Под вой безумно гордых собак.
Но она всё же измывается тоской,
Глядя через призму во мрак людской.
Завернувшись в ужасное старьё
Увы мне никак не жаль её.
Ибо стали холодны женские речи,
А потом разгорались страстью
греховные свечи.
И так, шаг за шагом, она упала в низ
Теперь никто не исполняет её
каприз.
А я упиваюсь чуждым ядом,
С каждым её проклятым взглядом.
И думаю о падение уж давно,
Хоть и знаю что это дно.
Но птица и есть просвет,
Когда кажется что веры нет.
И слабая улыбка сверкает для неё,
Показывая безразличие моё.
И вот прекратился злополучный вой,
Дама наконец ушла под вечер голубой.
А я остался дальше ждать и падать,
Но больше нечего мне в сердце прятать.
Поэтому провалился мой разум в спять,
Теперь я грустный шут опять.
И вот то самое падение во мне,
А истина вновь в слащавом сне.
И птицы больше рядом нет
Привет, тоскливый силуэт!