Написано несколько лет назад, можно подправить, но есть ли смысл?
Дом
Некоторые неодушевлённые предметы, как думают про них порой люди, всё же в процессе общения с миром начинают жить, в том числе и своей, довольно разнообразной жизнью, и так или иначе воздействуют на окружающую действительность. Может дело в том, что большинство людей ощущают комфортно себя в четырёх явно видимых для них измерениях, а их вообще-то несколько больше, ну ладно оставим заумную полемику подобного рода, нечего голову забивать. Поведаю вам кратенько о судьбе одного довольно заурядного дома, расположенного в тихом центре нашего замечательного Саратова. История его сродни тысячам таких же, или подобных строений и является, пожалуй, довольно характерной и для эпохи, и для «сотоварищей» его, которыми и сейчас изобилуют места, куда ещё не добрались новостройки.
В самом конце девятнадцатого века родился Илья в крепкой семье, именно он, вкладывая волю, силу, знания, да и вскладчину средства семьи, возмужав, при помощи отца своего Ивана Васильевича неподалёку от Глебучева оврага начал возводить дом. Это была стандартная для начала двадцатых годов двадцатого столетия изба-пятистенка. Люди, из века в век проживающие в Поволжье, уже несколько поколений строили жильё подобным образом. Четырёх-стенные имели победнее жители, а на стандартную вышеуказанную домину замахивались граждане побогаче, семьи которых пытались с некоторым шиком жить. Правда толщина, форма бруса или кругляка, да и высота потолков отличала квадратные метры построек, индивидуальности каждому строению придавали окошки, двери, ставни, наличники; у некоторых наиболее отличившихся имелся и единично встречаемый элемент декора. После постройки здания иногда оббивали тёсом, обкладывали кирпичом, белили или красили. В центре Саратова в основном стояли кирпичные дома знаменитых богатеев, не редкостью являлись двух – а то и трёхэтажные хоромины. Чем дальше к окраине, тем проще строения радовали своим видом обладателей или съёмщиков жилья. Гужевая тяга несла основную транспортную нагрузку. На лошадках доставлялся и лес, и кирпич, и известь, и песок – всё, что может понадобиться для возведения родного угла. Недостаток строительной техники заменялся упорством и слаженностью работающих, применяемыми инструментами и приспособлениями привычных к этому делу бригад. Когда не было проблем с материалами, дом вырастал с весны до осени «под ключ» без проблем, может и оставались какие-то недоделки или усовершенствования, но они обычно ложились уже на хозяина. В бригаде, как правило, трудилось от четырёх до восьми человек, в зависимости от объёма необходимого строения или квалификации строителей.
Люди во все времена старались иметь возможность жить более-менее неплохо, если не было войны, неурожая, большого пожара, мора, или других неприятностей. Некоторые гадости жизненные преподносил его величество случай, а иные происходили по воле сильных мира сего. Народ наш трудолюбивый, терпеливый, в основной массе своей, всегда пытался как-то приспособиться к неприятностям разного рода, правда, получалось не всегда, да и не у всех. Кто знает, если бы меньше случалось неприятностей, встрясок глобальных, может, само человечество получше бы жило и было. Кто его знает? Но иногда такие мысли приходят.
В детстве Илья попал под лошадь, он всегда неплохо относился к этим прекрасным животным, а травма, хоть и была болезненной и не совсем правильно нога срослась, зато его в армию не призывали. Бои Гражданской войны прокатились мимо, практически не задели своим крылом. Трудился он всегда справно, как отец учил, посему не голодовали, правда, мать потерял в десять лет. В деревне кто трудился, а работы всяческой на земле хватало, те обычно не бедовали, если с головой дружили. В город он переехал по совету отца, занимался извозом, поэтому и решил обосноваться на пустыре, рядом с оврагом, туда навоз можно было свозить недалеко и соседей на одного меньше. А самый хороший сосед – это чистое поле или зелёный лес, или добрый пруд. Ругани на пустом месте не развиться, живности, если когда такая появится, лучше будет. Вид из предполагаемого строения должен был открываться на большой, самый главный в городе храм, его колокольню, а праздничный звон прекрасно слышался окрест. Подрядами делился иногда с ним дядька, средний брат бати. Он имел две лошадки и одного битюга-тяжеловоза, несколько разных телег и саней, знакомств у него в городе хватало, без работы он никогда не сидел. Бригадам порой на стройках подвозил материалы, сам разгружать помогал, работал честно, так рекомендовал жить и племяннику. Тем более эпоха НЭПа вроде предрасполагала к труду и улучшениям. Желание построить свой дом отец поддержал, обещал и помог деньгами, он явно видел, что в городе житьё устойчивее, лучше, да и народ из села, как возможность появлялась, утекал. А купить дом, куда как хуже, чем построить свой, под себя. Сам хозяин для семьи старается сделать как нужно, за качеством работ присмотрит, а если где строители промашку допустят, то хоть знать будет в чём она. Либо исправить заставит, или не заплатит за огрех – в любом случае не будет потом локти кусать из-за оплошности, не известно кем допущенной. Дешевле получается в итоге и лучше, да и привязанность к месту, состоятельность, что любил и рекомендовал отец, воочию проявлялась в старшем сыне. Да и молодую жену в свои хоромы правильнее приводить, чем по чужим углам скитаться, а невеста – Анфиса, уже полгода как у парня имелась; с отцом и дядей, Илья её тоже познакомил. Была ещё одна задумка у бати будущего домовладельца, ведь думать он должен был и о младшем сыне, рождённом от другой жены, и о дочерях своих. Своё жильё планировал на младшего оставить, когда силы трудиться и хозяйство содержать иссякнут, а дочерей как придётся: или на селе останутся, ну а не выйдет – что ж, в городе можно пристроить, так думалось, значительно проще будет всем.
Зимой двадцать третьего стали брёвна штабелем вырастать на участке, старший строительной бригады – Артемий, сам их выбрал в порту, за неделю с дядькой привезли их и разложили, так как сказал будущий руководитель работ. Сосна была отдельно, а два венца из лиственницы, что в нижних рядах должны основу создавать, рядом другим возвышением располагались. Как сказал бригадир: «Чтобы лишнего не крячить». Взяли их по цене в это время очень сходной, не очень охватистые, но чтобы и не промерзало строение в будущем, когда морозы кусачии нагрянут. Не было дома ещё, но смолистый дух от материалов разносился по улице, подготовительные работы словно бы предвосхищали фанфарный звон предвещающий разрезание праздничных лент. Красный кирпич, подготовленный на фундамент и печь, сложенные аккуратным перекладом рядом с лесом, просто создавал хорошее настроение будущему владельцу. Ещё не существующий дом уже начинал жить своей новой жизнью.
К сентябрю выросло строение практически «под ключ». Тесовая четырёхскатная крыша, покрытая рубероидом, возвышалась по уровню над некоторыми одноэтажными постройками. Кошка первая, как положено, вошла и стала с интересом разглядывать углы нового дома. Этот момент хорошо запомнил появившийся на свет божий юнец, полюбивший пушистых хвостатых тварей. Теперь он должен был стать крепостью, опорой тем, кто вложил в него часть души своей. Отвечал он им всегда добрым на доброе, и когда двое мальчишек, с разницей в год, у молодой пары появилось, и в тяжёлые дни лихолетий, болезней, напастей войны. Тепло стен, оббитых дранкой, оштукатуренных и побеленных, не позволяло злым сквознякам хозяйничать в доме. Трёхметровые потолки радовали глаз, наполняя комнаты обилием воздуха. Большая русская печь, которая видала в избытке и дубовые, и берёзовые, реже всякие сорные дровишки, десятилетиями одаривала витающим запахом доброй еды, теплом и радостью домашнего духа.
Перемены, кто от них застрахован? В начале тридцатых электричество шагнуло в дом, заменив пахнущие керосином лампы и свечи, но это несильно изменило обстановку в доме, который стал себя увереннее ощущать в миру, опасность пожара, от которого у дома возникал непередаваемый ужас, отпускала. Парадный вход переделан был основательно, вместо навеса над дверью выросла невысокая веранда, а под ней погребок. На чёрном ходу появились сени, стопка дров на всякий случай всегда возвышалась в углу над полом, чтобы в непогоду не бежать в дровяной сарай, не мёрзнуть и не мокнуть.
Тогда же, в самом начале тридцатых, хозяин ушёл из артели извозчиков, продал лошадь и переучившись, сел на автомобиль, стал шофёром, заниматься извозом ему было привычно, город он знал прекрасно и законные приработки не пропускал никогда. А соседский народ с улицы часто приходил к нему вечерами и договаривался в сенях о подвозе чего-либо. Мальчишки, Валерка и Сергей, быстро росли, порой хулиганя, но отца слушались всегда беспрекословно.
Война запомнилась светомаскировкой, люди вроде даже разговаривать стали тише. Дома взрослых днями практически не бывало, ребята тоже всё светлое время проводили в школе. Пустынные тревожные времена, когда печку топили только один раз – вечером, какие холода бы не стояли. Вроде само время погрузилось в оцепенение и спячку. После войны, показалось, даже солнце радостнее стало заглядывать с утра в окошки.
Каждое десятилетие приносило что-то новое, в пятидесятые первой ушла именно она, главная хранительница тепла и уюта – родная печь, ей на смену появилась белая газовая плита и две голландки. Дом с трудом, но принял изменения, он всегда считал, что его задача помогать всячески хозяевам, к чему и непослушного домового призывал. С большим воодушевлением он сросся в шестидесятые изменением покрытия крыши на шифер. Тяжеловатой ноша казалась, но она придавала весомость и значимость строению. Ставшими большими парни съехали из родного гнезда и изредка наведывались к Илье Ивановичу и Анфисе Петровне, жили своими семьями в других жилищах, именующимися квартирами, на что дом смотрел несколько снисходительно: «Дети, что с них взять. Не понимают многого, ведь он-то, для них – родовое гнездо, кусочек родительского счастья».
Быстро время бежит, для людей, пожалуй, даже быстрее чем для строений. От старости в середине семидесятых ушёл сначала Илья Иванович, за ним вслед в тот же год и Анфиса Петровна. Мальчишки же, ставшие самостоятельными, не то что под крышу родного дома не вернулись, а разругались из-за него, ополовинили хоромы, заделав дверь из одной части в другую, каждый свою долю продал, и больше никогда дом их и не видел. Обидно было строению, словно предали его и кто? Последыши, наследники самых родных людей.
По два-три года жили в каждой половине всякие разные люди. Приезжали из провинции и обитали в нём до получения или приобретения других, более сносных условий для существования. Таскать воду из колонки, ходить на участок по естественным надобностям люди – уже не очень любили. Дом иногда и привыкнуть к новым постояльцам не успевал, по именам их не запоминал, теряя память, потихоньку ветшал, потому что временщики и не заботились особо о вкладывании средств в поддержание строения, потихоньку хирел, старел, кривился, подумывал, что конец скоро ему настанет. Запахи курева, неприбранности, перегара, паутина в углах – не радовали зрелое строение почти два десятилетия. Подлил масла в огонь и пожар, что в соседнем дворе случился, в середине девяностых, спалил почти до тла рядом стоящую двухэтажку и жаром своим сильно опалил бок дома. Хорошо ветра сильного не было, достаточно быстро приехали пожарные на автомобилях и сумели отлить, отстоять деревянное строение. Жаркое время в те года было и вокруг. И свет от дома отключали, газоснабжение прекращали, окошки разбивали – чего только не случалось. Участок у дома тоже зарос сорняком, сарайчик дровяной покосился и упал на бок, забор спрятал дикий виноград.
В одно прекрасное для дома мгновение, его он тоже неплохо запомнил, в половинку вселилась тихая женщина. Она долгими днями тёрла стены, белила, отмывала полы, вешала на окна белоснежные шторки, скатёрками покрыла нехитрую мебель. Чем радовала и сам дом, и изрядно опустившегося, совсем отбившегося от рук, мохнатого хулигана – домового. Потом пришёл мужчина к ней, в половинке этой закипела работа во всю: вскрывались полы, выравнивались и перестилались заново. Трещины на стенах заделывались чем-то новым крепким. Окошки в их половине заменились на новые, свежеокрашенные, зрение словно в одной половине дома восстановилось. Свежим духом повеяло в этой части строения, правда, вторая продолжала также быстро стареть. В обновлённой половине появилась вода, слив, после переделок небольших ванна и унитаз заняли место неподалёку от кухни. А через год во вновь пристроенной части, вместо старых покосившихся сеней, выросла свежая пристройка, а в ней – новая печная труба, над которой победно сверкая рогами, возвышалась на железном шпиле телевизионная антенна, а вместо печки отапливаться зимой часть стала при помощи нововведенья – газового котла. Изменения общественного строя уже никак не касались самого дома, как он считал, в обе половины даже газеты перестали доставляться, один почтовый ящик криво висел на одном гвозде, забитый дешёвой рекламой, другой чистенький новенький блестел свежей краской. Но ветер перемен явно указывал, что они ещё обязательно будут продолжаться. Через десяток лет так и произошло.
Почти два года пустовала состаренная до срока половина, приходили разные люди, приценивались, качали головой, но даже до задатка дело не доходило. Уходили и больше не возвращались. А один пришёл, раз посмотрел, затем пожаловал не один, а с женщиной, позже ещё раз в половину, видавшую виды, вернулись. Через неделю дом понял, что это – его новые хозяева. Неспешно, всё лето сопел и копал землю с обеих сторон в одиночку новый человек, но к осени и вода появилась в состаренной половине, и слив. К сентябрю забурлила новая жизнь в одичавшей части дома, зазвучал детский смех: у новых хозяев двое ребят малолетних было и вкусные запахи витая в воздухе часто раззадоривали домового на разные шалости. Об одиночестве теперь вторая половинка могла только мечтать, даже когда люди уходили куда-нибудь кот и собака, развлекались с домовым, не давая ему покоя. Он от усталости остепенился и, прячась в дымовой трубе, потихоньку подглядывал за новыми жильцами, постепенно привыкая к ним. Дом, опасаясь привыкать к именам, чтоб не сглазить воцарившееся для него счастье, называл хозяев молодой и старый, хотя отличались они возрастом всего лишь лет на пятнадцать.
За следующие десять лет ветхая половинка приблизилась своим видом к подновлённой части и уже мало отличалась от неё изнутри, хотя снаружи отличия виднелись пока ещё явно. Сам дом немного успокоился, вроде даже помолодел и отчасти подумывал, что дождался вновь настоящего покоя и благополучия. Как гриб после дождя, сияющий новой шляпкой, вылезший из-под земли, окружённый новой мостовой и асфальтом, приосанился, словно воспарил над оврагом. Который в свою очередь дождался, что речка, протекающая по нему запряталась людьми в трубу, крутые берега её засыпались, сровнялись один с другим, только старожилы, каких немного осталось проживать на улице, могли сказать, что она, замусоренная, была когда-то на этом месте.
Тарелки телевизионной связи, как дань эпохи, выглядывая из-за противоположных углов, внимательно всматривались на юг в ожидании лучшей жизни. Сам подновлённый дом, получивший вторую молодость, внимательным вдумчивым взглядом рассматривал пролетающую действительность модными белыми пластиковыми окнами. А когда всходило солнышко, воскресшие золотые купола, как когда-то давно, век назад, при появлении строения, вновь отражались в его чистых стёклах. Очередная эпоха делала гимнастический кувырок, жизнь продолжалась и неслась по эллиптической орбите, куда-то в невидимую, неизведанную даль.
Всего доброго...