В этом раздолье "трубных" и требовательных зовов полов, воплощённых в литературных фантазиях и прикрытых фиговым листком авторской сдержанности, тон задавали как правило литераторы мужчины (ну, разве что Улицкая в нескольких расcказах, в гениальной повести "Медея и её дети" и в слабом романе "Искренне ваш, Шурик" - может быть причислена в качестве исключения, касательно означенной темы).
Я не стану касаться ни Апулея, ни Боккаччо, ни тем более Баркова или лермонтовского "Сашки"; не стану останавливаться также и на "Леди Макбет Мценского уезда" Лескова.
У Льва Толстого можно отметить талантливо описанное , психологически достоверное состояние любовной одержимости на фоне гормональных бурь у Наташи Ростовой по отношению к Анатолю Курагину, да ещё слабую в литературном отношении , неоконченную (с несколькими вариантами сюжета) повестушку (запамятовал название), в которой главный герой (с явно угадывающимися чертами молодого барина Лёвушки) , патологически сексуально озабоченный, убивает многолетнюю сожительницу и спившись, окончательно трогается умом.
Очень близко к этому тексту примыкает и "Отец Сергий" - вещь совершенно уродливая в надуманности и разнузданности нездоровых фантазий автора.
Фёдор Михайлович Достоевский тоже не остался в стороне от этой "скользкой" темы: педофилы Свидригайлов и Ставрогин, сладострастник и извращенец Карамазов старший, взявший силой дурочку Лизавету Смердящую, родившую от него Смердякова, психопат и ревнивец Рогожин - та ещё компания "прорех на теле человечества"?!
Если говорить о скупости словесных экзерсисов, изяществе литературной отделки и воздействию на читателя , то я безусловно и безоговорочно отдаю приоритет в этом ракурсе , гениальному роману Флобера "Мадам Бовари" (один только кулачок главной героини, возбуждённой любовными ласками, нетерпеливо погоняющий кучера, заставляющего карету выписывать ломаную траекторию бесконечно длящейся вакханалии... Кстати, я вообще считаю это творение Флобера гениальнейшим романом всех времён и народов).
СтОит упомянуть Куприна с его "Натальей Давыдовной", в которой жгучая и неуёмная страсть и беспорядочная половая распущенность героини завуалированы тонкой психологической маскировкой нарочитой аскетичности и фальшивой добродетели в глазах окружающих.
Относительно Бунина и Набокова.
Да, в "Тёмных аллеях" разлито много чувственности и плотских желаний героев, но в целом - это трепетнейший гимн любви, любви чистой, незамутнённой, полной нежности и ностальгической грусти по несостоявшемуся счастью героев, а потому у Бунинас я бы выделил только "Дело корнета Елагина", с изломами психики героев, какой-то патологической взаимной телесной тягой, окрашенной в мистические и суицидлальные тона.
Что касается Набокова, то несомненно следует коснуться "Лолиты" и "Ады".
"Лолита", с моей точки зрения - это вещь очень застенчивая, робкая и , как ни парадоксально это прозвучит, - целомудренная (за исключением одного-единственного эпизода, который многие ошибочно принимают за квинтэссенцию романа).
"Ада" же - это гимн плотской любви, безудержной, безоглядной, ломающей все устои и преграды!
Вряд ли я удивлю всеми этими авторами и текстами читателя.
Наверняка я многое упустил из виду (но в конце-концов - это выборка сделана согласно моим приоритетам в литературе и моему же уровню начитанности, который я считаю явно недостаточным по гамбургскому счёту).
Но вот на днях, я впервые в жизни прочитал прозу Есенина и в том числе рассказ "У Белой воды".
Для меня этот текст стал подлинным открытием.
Такой чистоты, простоты и прямоты, мощи и сокровенного бесстыдства в описании известных женских желаний, я не встречал доселе ни у кого!
Этот текст был написан автором в 1916 году, т.е. Есенину к тому моменту было21 год.
Так понимать и чувствовать женскую природу и так талантливо всё это описать дано только гению!
Я приведу в заключение несколько цитат из этого шедеврального есенинского текста.
"В Палаге проснулось непонятное для нее решение...
Руки ее дрожали, ноги подкашивались, но все-таки она отправилась на островок. Взмахнув веслами, она почти в три удара обогнула островок и, стоя на носу, заметила, что мужик на песке собирает ракуши. Она глядела на него и так же, как в первый раз, трепетала вся.
Когда мужик обернулся и, взглянув на нее своими рыбьими холодными глазами, ехидно прищурился, Палага вся похолодела, сжалась, страсть ее, как ей показалось, упала на дно лодки. «Окаянный меня смущаить!»— прошептала она. И, перекрестившись, повернула лодку обратно и, не скидавая платья с себя, бросилась у берега в воду.
По дороге обратно идти ей казалось труднее, с томленого тела градом катился пот, рубаха прилипала к телу, а глаза мутились и ничего не видели. Она не помнила, как дошла до перекрестка объезжих дорог, и очнулась лишь тогда, когда догнавший ее попутчик окликнул и ухватил за плечо.
Она почувствовала, как груди ее защемили снова, глаза затуманились. Она забыла, зачем ходила в церковь, ночью выскакивала окунать свою голову в воду. Когда парень взял ее за руку, она не отняла руки, а еще плотней прижалась к нему и шла, запрокинув голову, как угорелая; кофточка на ней расстегнулась, платок соскочил.
Палага опустилась на колени и села. Она вся тянулась к земле и старалась, чтобы не упасть, ухватиться за куст. Парень подполз к ней ближе, обнял ее за шею.
Уже в душе ее ничего не было страшного, и не было больно за то, что вот что-то порывается в ее жизни; она прилегла на траву и закрыла глаза. Чувствовала, как парень горячими щеками прилипал к ее груди..."
"Однажды ночью она осторожно слезла с лавки, на которой лежала, и поползла к Юшке в угол на пол.
За окном свистел ветер, рубашка на ее спине прыгала от страха. Юшка спал; грудь его то подымалась, то опускалась, а от пушистого и молодого, еще ребяческого лица пахло словно распустившейся мятой. Подобравшись к его постели, она потянула с него одеяло, Юшка завозился и повернулся на другой бок.
В висках у нее застучало. Она увидела в темноте его обнажившиеся плечи. Осторожно взобралась она на постель. Юшка проснулся. В первый момент на лице его отразилось удивление, но он понял и, вскочив, обвился вокруг нее, как вьюн.
Палага ничего уже не сознавала, тряслась как в лихорадке.
Когда она лежала снова на лавке, ей казалось, что все, что было несколько минут назад, случилось уже давно, что времени этому уже много, и ее охватила жалость, ей показалось, что она потеряла что-то. Затуманенная память заставила ее встать, она зажгла лампу и начала шарить под столом, на печи и под печью, но везде было пусто.
«Это в душе у меня пусто», — подумала она как-то сразу и, похолодев, опустилась с лампой на пол.
До рассвета она сидела у окна и бессмысленно глядела, как по воде, уже обмерзшей, стелился снег. Но как только она начинала приходить в себя, сердце ее занывало..."