В. Долина. Зеленое платье. – Москва: Время, 2016. – 176 с.
Если бы меня спросили «что делает поэт?», то ответ, вероятно, озадачил бы многих – смотрит. А между тем поэты фиксируют мир, они – «черный ящик» нашего нерукотворного космического корабля. Каждый из них – сканер, и чтобы выполнять свою работу им нужно двигаться. В том числе буквально – путешествовать.
«Бездомные – мы часть других миров», – говорит об этом в своей новой книге стихов – «Зеленое платье» – объехавшая с концертами полсвета поэт и бард Вероника Долина.
Название продиктовано ссылкой на творческое состояние: «Надену зеленое платье –/ И слышу мои голоса». Мужчина озаглавил бы сборник «Карта и календарь». И даже не потому, что относится к платьям гораздо спокойнее. Так диктует сама логика книги – она построена как стихотворное описание путешествий автора (и по двору, и по миру), разделенное по временам года. «Только это имеет значение –/ Только карта и календарь». Однако авторский вариант усложняет и, как ни странно, облегчает конструкцию. Дыхание женственности сглаживает углы и расширяет нам сектор обзора.
«Дневниковый режим» книги (сюда вошли «свежайшие стихи 2014-2015 годов») сочетается с высоким качеством поэтических текстов. Я насчитал 14 стихотворений*, которые могут претендовать на такое сильное определение как «шедевр». И среди них два («Черт его знает, чего там случилось…» и «Жизнь есть плаванье, приключение…»), которые, на мой взгляд, являются таковыми без оговорок. Для небольшой книжки это очень много.
Мир Вероники Долиной открыт, уютен и непредсказуем. Россия, Франция, США – какая разница? «Кто любит, тот и жить нам позволяет». Поэт разносит любовь по свету как волшебный вирус, отличающийся характерной неприхотливостью:
«Мной манипулировать легко.
Для меня, как Золушки, событье –
Если за стеной, недалеко,
Не идет пока кровопролитье».
Потому и стихи Долиной адресны. Кажется, что она знает тех, для кого пишет, в лицо: «Всё для честных. Скажу потверже – честных./ Суровых и простых, малоизвестных./ Такими были мама и отец». И так далее – «кого б еще вспомнить из неподлецов?». Искать единомышленников тем более важно, что поэт зависит от общественного запроса: «А о чем же прикажете петь/ В эту дикую даже погоду?/ Где и чайник бы мог закипеть,/ Но подлейте, пожалуйста, воду».
При этом Долина, в каких бы Нормандиях время от времени ни жила, прежде всего, русский поэт. Не потому только, что пишет по-русски, она еще, понимаете ли, «о России думает». Одно из лучших стихотворений книги – «Черт его знает, чего там случилось…» – посвящено ни больше, ни меньше, поломке посудомоечной машины. И вот удивительная вещь. Все знают «из какого сора», но когда даже такая тема опять-таки выводит к будущему страны… Поломанный агрегат, если он принадлежит поэту, не может просто и тихо сдохнуть. Сначала он обращается к нам с пророчеством:
«Мыться и мыться, и мыть.
Завещаю вам, горе-работники.
Силовики мои, боевики.
Мои скотницы-скотники.
Мыться и мыться.
Стирать и стирать
Вам, унылая братия.
Смерти не будет.
И некогда вам умирать.
Завещаю. Гарантия».
В поэтическом мире уже и посудомоечная машина знает, что нам предстоит, а мы всё спорим…
Как и все живое, стихи Долиной – сплав трудносовместимого, в том числе, доброты и критического взгляда. Россия, россияне авторским теплом не обижены, но ничуть и не приукрашены. Демонстрируя равнодушие как максимальную степень лояльности к «отдельным недостаткам», поэт проговаривается о главном: «Всегда мне было все равно:/ Их брежневы и их хрущевы./ Их теплостекловолокно, /Их непотребные трущобы/ … Всегда всё это было ЖУТЬ./ Но только не живые люди». Люди – главное, что волнует поэта. Он смотрит на них как в бездну, а она – в него: «И чую, как проводит по затылку/ Мне взглядом – добрый русский человек».
Внимание к людям показательно сочетается с ясно выраженной, растущей и нелегко переживаемой автором дистанцией по отношении к большинству. «Не видимся все и не любимся,/ Друг другу в лицо не глядим». Вот она – «предгрозовая» примета сегодняшнего времени, проверяющая поэта «на разрыв»: естественная потребность быть с народом и понимание моральной, социальной незрелости слишком значительной его части.
Каждый из современных поэтов решает это противоречие по-своему, и мало, что так откровенно обнажает внутренню суть художника, как данный выбор. Кто-то принимает «общие веяния» целиком, со всеми мерзостями, и сливается с пейзажем. Кто-то остается собой и невольно тянет своих читателей вверх, сразу же ощущая всю болезненность этого положения. Долина явно тяготеет ко второму пути, который, как всякое верное решение, не идеален, а перспективен. «Когда вывернут мне руки,/ По дороге волоча,/ Не смогу исторгнуть звуки,/ Палачей не сволоча… Вот тогда придут на помощь/ Слесарь мой, механик мой./ И подкоп пророют в полночь,/ Чтоб бежала я домой».
Важным свойством мироощущения Долиной является и склонность к сомнению – еще один признак интересного. Свобода и сомнение обычно дружат. (Не меньше, чем всякого рода преграды с безоглядной уверенностью). «Да, не очень понимаю,/ Хоть пытаюсь передать./ Но платочек вынимаю/ И – готовлюсь зарыдать».
Плакать есть от чего, ведь где-то, наверное, есть место куда добрее и милосерднее, чем то, где мы живем («Вижу мир, где журчат соловьи,/ Где стрекозы в полете плодятся»), но к нему автор вместе со всеми только идет, путешествует. Карта, календарь. И поэт как связующее звено. Скитаясь в пространстве, он объединяет современников и говорит с теми, кто еще не родился.
________
* «Нужен все же человец…», «Всегда мне было все равно…», «Когда я буду тетка пожилая…», «Пошли, что ли, братцы, на Рубенса?!», «Сегодня испугала мужика…», «Но чьи сверкнули грозные очки?», «Черт его знает, чего там случилось…», «Еще я знаю улочку одну…», «Невелика на мне лежит винишка…», «Идем мы тут, пугаем голубей», «Где бы взять необъятную силу?», «Вот наши люди курортные», «В ангаре, в домодедовской глуши…», «Жизнь есть плаванье, приключение…».
(«Независимая газета», 21 апреля 2016 г., в сокращении)