Война и мир гл. 2-5-19а

Марк Штремт
2-5-19а

Несчастный наш Пьер тяготился женою,
Собрался поехать, побыть одному,
Всё больше скучал он, не видя другую,
Наташа давно приглянулась ему.

И, всё-таки, он отлучился по делу,
Поехал он в Тверь, где наставник почил,
И, кстати, вдова намеренья имела,
Бумаги покойного он получил.

Когда он вернулся, письмо его ждало,
От той же хозяйки, что звала к себе,
В нём важное дело она сообщала,
О друге Андрее, с невестой — в борьбе.

Желание видеть ему ту Наташу,
Довлело всегда над его же судьбой,
Но он избегал это чувство «пропажи»,
Он «счастье» имел уже от другой.

Однако, судьба постоянно и часто
Сводила нечаянно Пьера всё с ней,
«Причём же здесь я, мне совсем безучастно,
Зачем мне участие в судьбах людей?

Скорей бы приехал дружок мой, Андрюша,
Женился б на ней — всему делу конец,
Болконский, старик добавляет в том стужу,
Мешает он сыну идти под венец».

Так думал всё Пьер по дороге к хозяйке;
Но кто-то окликнул его на Тверском:
— Давно ли приехал, какие утайки
Творятся вокруг тебя, «в чреве твоём»?

Ему прокричал столь знакомый вдруг голос,
С ним рядом, на парных санях, в рысаках,
Его обогнал ненавистный столь «колосс»,
Всё тот же Курагин с ироньей в глазах.

Судьбой, оказавшись с ним в родственной связи;
Он в позе военных сидел щеголей,
Со званьем наследственным русского князя,
По жизни катившимся всех веселей.

Казалось, его ничего не тревожит,
И он от того всем доволен всегда,
Он весел, спокоен, ничто и не гложет,
Не тужит ни в чём, ни о ком никогда.

«Вот мне бы таким беззаботным по жизни,
Желал бы я быть в своей жизни всегда,
К тому ж, он — военный и служит отчизне,
Но он на войне не бывал никогда».

В передней, уже нам знакомого дома,
Лакей с него шубу снимая, сказал:
Чтоб им в разговоре не вызвать бы грома,
Его приглашают в её «спальный зал».

И, шествуя важно на встречу с хозяйкой,
Идя чрез хозяйский большой, светлый зал,
Он встретил Наташу, она без утайки
Сидит у окна, он пред ней, как предстал.

Лицо было бледно, худое и хмуро,
И, кинув на Пьера нахмуренный взгляд,
С холодным достоинством, всё же, понуро,
Ужалила Пьера, впустив в него яд.

— Так что же случилось? — спросил, входя в спальню,
— Дела «хороши», вот уж сколько живу,
Но я вас прошу сохранить эту тайну,
Такого позора никак не стерплю.

И дама Мария «одним  воздыханьем»,
Всё Пьеру поведав во всех мелочах,
С большою тревогою и ожиданьем
Возможных дуэлей и «битв на ножах».

Просила у Пьера и здравого смысла,
Поскольку Курагин стал родствен ему,
Его, Анатоля, такого артиста,
Чтоб в данный момент было всё по уму;

Куда-нибудь скрыться в тревожное время,
(Пьер также поведал, что был он женат);
— Час от час не легче, так тяжко всё время,
Наташин порыв в любви первой весь смят.

Затоптан обманом, доверием чистым,
Какое возможно от страстной любви,
И женским счастьем, казалось искристым,
Уже с ним замешанным на их крови. 

С разинутым ртом слушал Пьер эту правду,
И, будто не веря своим он ушам,
В уме представляя Наташину «свадьбу»,
Как та разлетелась по всем лживым швам.

Не мог и представить «свою» он Наташу,
Отчаянной, смелой в столь страстной любви,
Чтоб с ним убежать в неизвестность ту даже,
А где же та гордость за честь всей семьи?
И попрана гордость за чувства свои.

Его представление от той Наташи,
Какую знавал её с детских он лет,
Смешалось с какою-то жизненной кашей,
Навлекшей на девушку множество бед.

В душе не могло связать с новою мыслью,
О низости всей и жестокости чувств,
Которые вдруг словно «прыгнули рысью»,
Насколько любовник сам был ими пуст.

Он вспомнил жену: «От любви, как зверея,
Не только ему сей достался удел»;
Но жалко до слёз ему друга Андрея,
Где гордость задета течением дел.