2-5-18
Застав в коридоре Наташи подругу,
«Распухшую» Соню от длительных слёз,
Заставила Соню признаться, как другу,
О том, что случилось, поведать всерьёз.
Узнав про хищенье живого предмета,
В приличном, считавшемся доме Москвы,
Она озверела в желанье ответа,
Его получить от самой же жертвы;.
Ворвавшись к Неташе, и слов не жалея,
Хоть раньше с любовью считала за дочь,
Словами последними гостью огрела:
— Мерзавка, бесстыдница, из дому — прочь!
И знать не хочу я твоё оправданье,
Позор навлекла на меня и весь дом,
И род свой, Ростовых, на оклеветанье
Отда;ла, чтоб в свете чинили погром!
И, смерив её оскорбительным взглядом,
Закрыв тут же дверь за предметом на ключ,
Она, как отравленной стала тем ядом,
Каким оказался «подарок» колюч.
Движи;мая яростью женского мщенья,
Желаньем поймать похитителей дев,
Она принимает крутое решенье,
Поймать похитителей, их заперев.
Наказ даёт дворнику для их пленения,
Впустить беспрепятственно их же во двор,
Лакею Даниле — их сопровождения,
К ней в дом на серьёзнейший с ней разговор.
Узнав от лакея, что воры удрали,
Решила виновной последний дать бой,
В том плане, как ныне все нравы упали,
Не ведают, след какой вьют за собой.
Но, чтобы не дать похищенью огласки,
Решила от графа сей случай, как скрыть,
Тем самым расстаться с Ростовыми с лаской,
И всю погасить ту Наташину прыть.
Ей жалко Ростова, отца её, графа,
Ведь он не уедет без принятых мер,
Накличит терзаний всем здесь в виде «штрафа»,
И слух поползёт, как бесстыдный пример.
И Соня, рыдая, просила хозяйку,
К Наташе впустить, ободрить её дух,
И ей обещала хранить всю утайку,
Скрывать весь позор от «назойливых мух».
И Марья к Наташе решительным шагом
Направилась в комнату к ней, отчитать,
И бой продолжался под тем самым флагом,
Её посрамленьем семейства дожать.
— Ах, как хороша, в моём доме свиданья
С любовником вздумала ты назначать,
Себя осрамила, как девка последняя,
Семью-то за что ты решила топтать?!
Ах, как бы тебя проучила за это,
Была в сей момент, как моя бы ты дочь,
Отца мне так жалко, семью — от навета,
Однако — намерена тайну сберечь.
Наташа тряслась вся от тяжких рыданий,
Душила досада и даже, как гнев,
В душе всё кипели мечты всех страданий,
Она, хоть рыдала, но — злая, как лев.
Вновь глянув на Соню, присела к Наташе:
— То счасье его, что ушёл от меня,
Но я разыщу, накажу его даже,
Получит твой хахаль крутого «ремня».
Мария головку взяла в свои руки,
Её повернула к себе всю лицом,
Увидеть раскаянья след, её муки,
Казалось, должно всё случиться концом.
Однако, глаза её были сухие,
Они выражали всей злобы и блеск:
— Оставьте меня, вы мне все, как чужие,
К чему этот поднятый вами весь треск.
Она отвернулась, не видеть обиду;
— Не стану тревожить я совесть твою,
Отец твой приедет, какого же виду,
И как оправдать мне болезнь ту ему.
А брат твой узнает, жених вот приедет? —
Опять затряслось её тело от слёз;
— Жених-то тобою весь только и бредит,
И вдруг для него столь внезапный курьёз.
— Жених мне не нужен, ему отказала, —
Кричала Наташа сквозь слёзный поток:
— Оставьте меня, мне — покой для начала,
Так бог даровал мне мой жизненный рок.
Зачем вы вмешались, зачем помешали? —
Кричала Наташа: «И кто вас просил?
Ах, если ли бы только что-нибудь знали»!..
— А мы тебя что ли когда запирали,
Зачем он похитить тебя-то решил?
Зачем же тебя, как цыганку какую,
Но кто же мешал ему ездить в мой дом?
Вот план ваш и вышел для вас весь впустую,
А, если б увёз, то нашли бы потом!
Коль вы с ним слюбились, так в чём же проблема?
Пусть просит по-доброму, как все, руки,
Зачем нам нужна похищения схема?
Законы за это у нас все строги!
Раз любит он тайно, здесь пахнет обманом,
Он тоже мерзавец, к тому ж — негодяй!
Зачем же вам жить таким способом странным,
Но кто ж тебя держит, беги, догоняй!
— Он лучше вас всех, — прокричала Наташа,
И, вновь отвернувшись от тех же обид:
— Уйдите, уйдите, я вся уж не ваша,
Любовь победила во мне этот стыд.
Она зарыдала, отчаявшись в жизни,
Как будто бы жизнь вся в несчастьях прошла,
И стала неверной семейной отчизне,
Она с этой жизни сама, как ушла.
Мария пыталась внушить ей в сознанье,
О случае этом не должен знать граф,
Но вряд ли дошло до неё пониманье,
Отец, как глава, ей предъявит свой штраф.
Она, отвернувшись, уже не рыдала,
Её охватила телесная дрожь,
В ответ ей она ничего не сказала,
Не стала отцу уже будто, как дочь.
Мария укрыла Наташу, подушку
С заботой под голову ей положив:
— Пусть спит, избежала она ту ловушку,
И точно не зная желанья мотив.
На день другой из подмосковной, весёлым
Вернулся, добившись успеха, граф сам,
С продажей имений успех — завершённым,
Остался доволен своим он делам.
Ничто не держало благое семейство,
Пора собираться обратно, домой,
Однако, хозяйкино в том фарисейство,
Что Ната сказалась внезапно больной;
Заставило графа побыть ещё гостем,
Пока не поправится графская дочь,
Но граф существом всем, «застрявшей в нём костью»,
В болезни Наташи почувствовал «Ночь».
В том смысле, что что-то ему неизвестно,
Что что-то скрывают, не должен он знать,
Хотя, как отцу, ему всё интересно,
Себе вновь проблемы боялся создать.
Весь день, наступивший со дня похищенья,
Она оставалась «в берлоге своей»,
И ни у кого не просила прощенья,
Казалось, в беде здесь, случившейся с ней.
Сидит у окна и с большим беспокойством
Смотрела на мимо идущих людей,
Лица не узнать, подурнела с расстройством,
Отец догадался, что что-то вдруг с ней.
Когда он зашёл к ней, проведать больную,
Она не полня;лась навстречу отцу,
Но он в ней увидел дочурку другую,
Свою, постоянно любимой ему.
Со сжатыми плотно в лице всём губами,
Холодным и злым выраженьем лица,
И красными о;т плача злыми глазами,
И, как говорится, на ней нет лица.
— Но что же случилось с тобою, мой ангел,
Когда ж ты успела здесь так заболеть?
Обидел ли кто и какой такой «врангел»,
Тебя мог завлечь в свою мерзкую сеть?
— Да нет, это просто болезнь ожиданья,
И связано всё и с его же семьёй, —
Так Ната отцу для всего пониманья,
Ему объясняла недуг этот свой.
Отец избегал всех дальнейших расспросов,
Могущих продолжить такую болезнь,
Тем более дело свершилось со спросом,
Зачем до отъезда ему неприязнь?