Ю. Мориц. Сквозеро. – Москва: Время, 2014.
Стихи Юнны Мориц любимы не одним поколением больших и маленьких читателей.
Настоящие ценители знают не только ее «хиты» – «Большой секрет для маленькой компании», «Хорошо – быть молодым», «Не бывает напрасным прекрасное…», «Та ведь боль еще и болью не была…» и так далее. У каждого есть «своя» Юнна Мориц. Я, например, сразу и навсегда запомнил «Среду обитания»:
«Снег на меня садится,
В белое одевая.
Меня провожает птица
До остановки трамвая.
Когда я вернусь обратно,
Она меня встретит… Боже,
Это – невероятно,
И всё остальное – тоже».
Поэтому большая книга такого поэта – это всегда событие для читателя. Событие это может быть и неоднозначным, но его масштаб от этого не меняется. Новый сборник Ю. Мориц – «Сквозеро», выпущенный в прошлом году издательством «Время», – включает в себя четыре книги: «Озеро, прозрачное насквозь», «Большое Льдо», «Героин перемен» и «Ужасные стихи». Прекрасное полиграфическое оформление лишний раз наводит на мысль о том, что уважение издательства к автору всегда выгодно и читателю.
Вынесенный в начало сборника эпиграф из А. Блока эту мысль продолжает: почтение к автору предполагает всё-таки и обязанность предостерегать его от явных ошибок. Ведь такое начало – «… может только хам над русской жизнью издеваться. Она всегда – меж двух огней» – как минимум озадачивает. Как будто задушевный разговор начинается с окрика: «не смей!». Собеседнику остается лишь испугано озираться.
Эта весьма характерная авторская манера – сражаться насмерть невзирая даже на отсутствие врага – по мере продвижения от первой книжки сборника к последней становится все более очевидной.
Так, в первой есть немало замечательных стихотворений. Это «Призрачно, прозрачно», «Сквозеро», «Два слова», «Язык обид – язык не русский…», «Я видела солнце…» и другие.
«Я видела солнце сквозь нежный стручок
Молодого горошка,
Где света небесного чайная ложка
Поила зрачок».
Или
«Сквозеро, читающее лося
Зеркалами берегов, планет,
Птиц, летящих с дрожью сквозь колосья
Звёздных зёрен, где озёрен свет».
Мы узнаем здесь так свойственное Ю. Мориц «живописание». Когда тонкий языковой слух позволяет автору не просто играть словами, а превращать их в живые, осязаемые, видимые картинки.
В книжке «Большое льдо» стихотворений такого уровня уже гораздо меньше: «На случай жизни», «Проснуться от страха и боли» – вот едва ли не все. В двух последних книгах сборника их, увы, нет.
При этом уже в первой, лучшей, есть вещи, заставляющие читателя спотыкаться.
Вот концовка стихотворения «Соловей»:
«Соло вей, осоловей, малютка!
Ведь ты весишь граммов девяносто.
У таких, как ты (подумать жутко!),
Не бывает творческого роста».
Замечательная строфа. Только «осоловей» здесь вряд ли уместно («осоловеть» – не просто впасть в полудрёму, а в мутную, тяжёлую). И весит взрослый соловей, по утверждению справочников, не больше тридцати граммов.
Можно и не обращать внимания на эту погрешность (у кого их нет?), но она является самым простым свидетельством того, что Юнна Петровна... Сейчас, соберусь… Так вот, Юнна Петровна может ошибаться.
И здесь особый интерес представляет четвертая книга сборника – «Ужасные стихи». Возможно, эпиграф из Блока предварял сначала именно ее. Это было бы, в любом случае, уместней, поскольку книжка практически полностью посвящена сегодняшним «врагам народа» – внешним и внутренним. Автор «проповедует любовь враждебным словом отрицанья» так неистово, что поэтическая реакция нисходит до уровня «Сам ты … !». Позиция знакомая, но малоперспективная, и прежде всего – с поэтической точки зрения. «Мы Гитлеру равны?../ Да он – родной ваш папа!» – славно поговорили.
«Ужасные стихи» – хорошее название для четвертой книжки главным образом потому, что в абсолютном большинстве – это не стихи. Да, это – искренность, боль и гнев. «А где поэзия? Куда ушла она?». Дело ведь не в клокотании отрицательных эмоций («А мне, мерзавке, жаль/ Что гибли наши парни/ За бешеную шваль/ На русофобской псарне»), а в том, что все это моментально выбрасывает читателя из области поэтического (в политическую).
Когда настоящая поэзия, и Ю. Мориц в том числе, обращена ко всем и каждому, объединяет людей, «Героин перемен» и «Ужасные стихи» только усугубляют разногласия между ними, их аудитория заведомо сужена. И узость эта нехороша. Она отнимает даже у такого мастера как Мориц слишком много, в том числе логику и чувство меры: «Ах, Сталин, Сталин, стал кристален,/ Поскольку антисталинист/ Великой подлостью засален,/ Смахнув страну под плясок свист».
Сразу вспоминается «построенный в боях социализм» – конструкция куда менее долговечная, чем стихи Маяковского. Соцреалисты тоже любили говорить просто о сложном и только с одного ракурса.
Вообще, поэзия как подручное средство, например, как инструмент политической борьбы – отдельная тема для обсуждения. Но если уж на горизонте замаячил глагол «использовать», скажу, что настоящие стихи рождаются только в том случае, когда талант «использует» поэта. Если же наоборот, то результат, как правило, удручает. Драться, конечно, можно и микроскопом. Правда, вряд ли это его улучшит.
Представляю себе «Ужасные стихи», подписанные, например, «Иван Петров». Не осилил бы и двух строф. Но автора зовут Юнна Мориц, и остаётся наблюдать это как стихию. У половодья ведь не попросишь забыть мусор на дне. Приходится вздыхать и чистить берега.
Тем более что у всех стихов на свете (и плохих, и хороших) есть одно прекрасное качество – их можно не читать.
Как можно не смотреть на радугу, не провожать закатные облака…
И (уж конечно!) не писать эту рецензию.
("Новая газета", 6 февраля 2015 г.)