Осьминог сердца распускал по ночам щупальца, ревностно ощупывая свои владения. Зимой это было всегда более ощутимо, чем летом. Толщи льда легко трескались под цепкими щупальцами и податливо таяли после нескольких манипуляций. Осьминог производил инвентаризацию. Совы возвращались. Предсказуемо в этот угрюмый год. Точнее сказать, во второй угрюмый год. Зимы сменялись одна другой.
Был Бесконечный Февраль.
Длился февраль, тягучий и липкий
птицы потухли, деревья притихли
шарманки метели сменили пластинки
и не тянуло ни в Рим, ни в парижи.
с неба слетала перхоть, скорлупки
небо само, как кричащая птица
вот оперенье скоблит что есть силы,
снова кровит…суицидны попытки
люди кричащие, вмиг замолчавшие
жизнь нереальная, чинно-фальшивая
в городе этом, ставшим балластом
в свете дневном слишком много бесстрастного.
Город с унылым и мирным пейзажем плавает в дымке,
с головой в одеяле, чтобы закрыться от пе́тли на шее,
мобилизаций, душевных трещин.
Мёртвые больше не могут молчать,
как же живые молчанье хранят?
Время течёт в нём лениво, недвижно, может порою и вспять…
Мир внутри мира
хранимый небрежно
оставит Надежду…
больше уже ничего не отнять.