О необъяснимом
У меня много было удивительных людей из когорты читающей братии. И всё же имя Генриха Эйгеновича приходит сразу на ум, как только заговорю об этих людях. Он стоит на особицу в списке дорогих мне книгочеев.
Обрусевший немец, Бог знает в каком поколении, он был женат на сибирячке с крутым нравом, не признававшей ни Бога, ни Его антипода. В доме верховодила она. Вырастили трёх детей. Их «поскрёбышек» (так местные зовут поздно появившегося в семье ребёнка) недавно вернулся из армии и сразу женился на хорошей девочке Наде немецких же кровей. Жили те вместе с родителями. С одной стороны – очень суровая жена, с другой – новобрачные, наверное, потому старый хозяин и стал искать отдохновение от бытовой суеты в книгах, когда в их селе открылась библиотека. Он вообще был человек деликатный и лишний раз не хотел обременять собою своих родных.
«Случайно забредший» – подумала я, заведя ему читательский формуляр. Образование 7 классов, всю жизнь тяжело трудился на местной ферме, в летах.
Оказался он человеком, не случайно появившимся в моей жизни. Он был почти одних лет с моим отцом, когда я впервые увидела его. Но папы моего уже не было на свете.
Генрих Эйгенович выбирал книги советских авторов – т.н. «деревенщиков». Сначала он робко спрашивал моих рекомендаций, потом выбирал сам. Сдавал книги в срок. Я удивлялась: «Быстро же, однако, он их читает» и начала исподволь зондировать его на знание содержание книг. Увидев мой интерес, тот начал взахлёб делиться своими впечатлениями. Я была удивлена его не предполагаемой начитанности. Оказывается, он был заядлым книгочеем в молодости, когда был не обременён семьёй. Его суждения о героях книг были глубоки и не тривиальны: «Плохой – хороший». Мне стало интересно с ним беседовать уже не только о прочитанном. И он не торопился домой. Заговорили мы и о Боге. Я почему-то думала, что он ходит в местную баптистскую общину, куда ходили сельские немцы, но оказалось, что нет.
– А вы знаете, что почти вся мировая живопись зиждется на библейских сюжетах?
– Да я и библию в руках не держал.
И я дала ему красочно иллюстрированную «Детскую библию», недавно поступившую в фонд. Была рада, что этот человек открыл для себя новый мир:
– Какой я, однако, невежда! – выпалил он при сдаче библии.
Мне вообще в людях импонирует самоирония, умение понимать и шутить самому – это лишнее «… подтверждение наличия ума» как говаривал мой любимый папка.
И в этом, чужом по крови человеке, я увидела отца, живо реагирующего на мир и себя самого. И окончательно приняла Генриха Эйгеновича в круг близких людей.
Вскоре подвернувшаяся работа в библиотеке по переоборудованию закрытых шкафчиков в книжные стеллажи, на которую радостно согласился мой новоявленный друг, лишь укрепила привязанность друг к другу. Наши беседы были содержательны и многотемны. Мне интересно было узнавать о прошлом этого села, о существовавших традициях, слушать рассказы, слышанные им ещё от своей немецкой бабушки. В моём же лице он обрёл благодарного слушателя и путеводителя в мировой литературе. Наша дружба окрепла настолько, что я уже ждала его появления. В беседах с ним мне казалось, что я говорю с отцом.
Он стал прихварывать, но приходя позже срока сдачи книг, сильно не жаловался на свою трофическую язву на ноге.
И вдруг он перестал приходить вообще. Я забеспокоилась. Выйду на библиотечное крылечко и, глядя в сторону его улицы, вслух спрошу:
– Генрих Эйгенович, ау, вы где? Что с вами? Приходите скорее, я уже соскучилась по нашим разговорам.
Через месяц с небольшим в библиотеку, буквально на ходу, заскакивает его молодая сноха Надя, быстро передаёт книги и благодарит меня от имени своего свёкра.
– За что благодарит? И что с ним?
– Расскажу вам позже, я от него, он в больнице после операции, а мне надо успеть ещё на работу. Я отпросилась всего на полдня.
Я, ошарашенная свалившейся на меня новостью, и донельзя огорчённая ею, вычёркиваю книги из формуляра. «Господи, только бы он выкарабкался и всё стало по-прежнему», подумала я.
Из хирургического отделения он выкарабкался, но долго не продержался дома. Я даже не знала о его похоронах – была в отъезде в отпуске.
Позже Надежда расскажет мне, показавшуюся невероятной, историю своего свёкра.
Он долго лежал в больнице. Сначала ему разжижали кровь. Долго не решались делать операцию из-за слабого сердца, но всё же решились.
– Я ведь к вам тогда заскочила только что от него из хирургического отделения областной больницы. Он взял с меня слово, чтоб я непременно сдала книги, что так долго задержал, потому что вы беспокоитесь и, верно, потеряли его. А ведь вы его к жизни вернули.
– Да, я его, действительно, потеряла. Но как я могла его спасти? Я даже не знала, что Генрих Эйгенович в больнице, – изумилась я.
– Мой свёкр на операционном столе перенёс клиническую смерть. Как он рассказывал, что видел себя со стороны, сверху. Слышал, что кто-то из хирургов сказал: «Мы его теряем». И вдруг в операционную входите вы и говорите: «Генрих Эйгенович, приходите скорее в библиотеку, я соскучилась!» И он вернулся.
Я поражаюсь услышанному и говорю, что почти такими словами я с крылечка библиотеки и звала его. Мы обе глубоко потрясены.
А потом я плакала над поступившей в библиотеку книгой Раймонда Моуди «Жизнь после жизни».*
Я плакала и по ушедшей в иной мир бабушке и по Генриху Эйгеновичу. Надеюсь там, в библейских кущах вам хорошо гуляется по аллеям и радостно смеётся просто от ощущения полноты жизни.
* Самая популярная книга американского философа, психолога и врача. Наиболее известен благодаря своим книгам о жизни после смерти и околосмертных переживаниях. Этот термин он предложил в 1975 году.
Если ты, сын, прочтёшь её (кстати, уже есть и аудикнига), то ты будешь более серьёзен не только в своих высказываниях о потустороннем мире, но и в своих действиях в этом мире. Людей, переживших клиническую смерть гораздо больше, чем мы предполагаем. Вот и твоя прабабушка Анна Петровна, как я уже упоминала, пережила это состояние.
Это было задолго до случая с моим читателем.
За года два до своего ухода в мир иной(1986г) моя бабушка после второго инсульта перенесла клиническую смерть. Приехавшая медицинская бригада реамобиля даже не взялась везти старенькую пациентку в больницу: настолько она была плоха и могла не выдержать любого движения, мог произойти разрыв сосудов головного мозга. Реанимацию начали прямо дома в постели умирающей. И, слава советским медикам-профи, вытащили из небытия нашу драгоценную бабулю.
Мы все были оповещены о её вновь приключившейся болезни и очень напуганы её состоянием здоровья. Приехала из пригорода проведать её и я. Наслышавшись сетований её старшей дочери – моей тёти Зины – о том, что мать очень много смотрела телевизионных постановок и не переставала так же много читать, чем и вызвала переутомление после уже бывшего первого инсульта, (который она перенесла за год до этого) я, после объятий, стала выговаривать бабушке:
– Негоже так попустительски относиться к себе!
– Верочка, зачем вернули меня обратно? – печально прошептала та.
– Вот-вот, первыми её словами, как пришла в себя, и были слова «Зачем вернули!» – говорит мне тётя Зина и прикасается ладонью к своему виску, как бы говоря, что ещё не полностью пришла в себе наша больная.
– Бабуля, ты чего это удумала? Надо жить столько, сколько, как говорится, Бог даст (тогда я ещё была далека от веры).
– Эх, внучка-внучка, и ты, Зина, знали бы вы, что смерти нет…
– Как нет? – одновременно с тётей удивляемся мы.
Бледная бабушка, поджав губы, как бы раздумывает: сказать-не сказать… И, зная, как я любила её расспрашивать и о её молодости, и о любви, и о наших предках и вообще о жизни в старину, решается на рассказ:
– Сначала я летела в каком-то чёрном колодце с такой скоростью, что дух захватывало. Потом, не помню как, но очутилась в прекрасном саду, где пели неведомые мне птицы и играла чудесная музыка, цвели не виданные на земле цветы и чувствовалась во всём любовь. Там было так светло, что и тысячи солнц не дадут столько света, но солнц на небе не было. Глазам было не больно смотреть на небо. Было так покойно и радостно…Вдруг мне навстречу вышел мой папенька. Мы обнялись и расцеловались. Я спросила его, где, мол, маменька? Он молчит, а я слышу в голове, что тоже здесь. «А где здесь?» – спросила его я. Он не ответил, но у меня опять возникла мысль: «В раю». Кто-то опять же мысленно добавляет: «Ты правильно подумала. Но тебе пока ещё рано сюда». Я только воспротивилась и хотела сказать, что в таком месте с ними хотела бы жить всегда. И вдруг, открыв глаза, вижу склонённую голову врача «Скорой помощи» надо мной, и он просит назвать, сколько пальцев он показывает мне. Прямо глупее не придумаешь вопроса, но сдержалась:
– Четыре, – сердито отвечаю, – а что?
– Вот и славненько, потому что не пять и не три я вам показываю, – говорит доктор и Зине выписывает лекарства. – Совсем меня замучили своими капельницами, уколами и таблетками, Верочка. Каждый день медсестра ходит и врач участковый наведывается. Уже и вены болят, и попа, – хнычет она и вдруг добавляет:
– А там так хорошо!
Мы многозначительно переглядываемся с тётей. Оно и понятно, какое-то время наша бабуля была без сознания, мозг в отключке, чего не привидится?..
И лишь в девяностых годах после прочтения той сенсационной книги, я понимаю, что это ей не привиделось.
Не знаю, где окажусь я, когда настанет мой черёд? Встречусь ли там с моими папочкой и мамочкой? Но так хотелось бы увидеть и их, счастливых и радостных, услышать чудесную музыку, искупаться в свете тысячи солнц и почувствовать на себе разлитую во всём любовь…