Мотыльками бескрылыми
с неба посыплется снег.
Силуэты домов преисполнятся
сказочной неги.
Я тебя напишу,
самый ласковый мой человек,
как молитву, заветным стихом
вознесенную к небу.
В доме нет никого.
Только я и весёлый двойник,
заигравшийся в зеркале
с лентами лёгкого платья.
Двадцать пятый январь
всколыхнул их и внутрь проник,
и усеял меня
совершенной своей благодатью.
Я тебя загадаю в сочельник,
в канун ворожбы.
Эта ночь неспроста чародейной
окутана дымкой.
Отчего-то мне верится
в добрые знаки судьбы,
даже если внутри
замолкает последняя скрипка.
Я тебя напишу,
выходя за пределы строки;
выдыхая в окно,
нарисую расплывчатый абрис.
Ты стоишь за стеклом, по несчастью
не видя ни зги,
оттого, что густая метель
заслоняет мой адрес.
Я касаюсь тебя не рукою,
но строчкой стиха,
подчиняя строфе
канцелярских листков белоснежность.
То ли строгость впервые
во мне начала затихать,
то ли вдруг зацвела
позабытая ранее нежность...
Ты посмотришь потом
сквозь окрепший узор на стекле.
Успокоится снег,
за которым не видно улыбки,
и покажется:
самый искусный смычок на земле
прикоснулся к душе до сих пор
неразбуженной скрипки.