2-5-8а
Заботы Марьи об Ростовых
Не ограничились жильём,
Она для них искала новых
И дел, и развлечений в том:
Забыть все «прелести» их встречи
С Андрея, княжеской роднёй,
И потому в тот самый вечер,
Культурный «предложила бой».
Развлечься, оперу послушать,
Увидеть весь московский свет.
Себя подать других не хуже,
И отойти от всяких бед.
Когда Наташа вышла в залу,
Готовая всех покорить,
То, как обычно, поначалу,
Ей в зеркале себя сравнить;
Сей женский атрибут контроля,
Вновь убедиться в красоте,
Как выступить на поле боя,
Добыть победу вновь себе.
Ей зеркало дало всю правду:
«Ах, все же, как же — хороша,
Хотя и грустно, но браваду,
Должна держать я до конца.
Как было бы мне с ним чудесно,
Здесь быть с ним вместе, не одной,
Душа бы пела нашу песню,
Давая ей, себе покой.
Прижалась я б к нему всем телом,
Смотрел бы только на меня,
И иногда, в порыве смелом
Обнять и поцелуй даря.
Любить и ничего в том боле,
И не нужна его семья,
Ежели столько в душу боли
Заместо счастия внесла.
Забыть на время было б лучше,
Не думать просто мне о нём;
Но слёзы возникали тут же.
От зеркала мы отойдём.
Как может Соня так спокойно
Любить и терпеливо ждать,
(Глядя на Соню вновь достойно,)
Как урожай потом собрать».
Пока везла их всех карета,
Росло в ней чувство всё любви,
Мельканье фонарей от света,
Не думать ей не помогли.
Росло опять в ней чувство грусти,
Не помнила поездки цель,
Замкнувшись на своём лишь чувстве,
Она «садилась всё на мель».
Мир забытья и безразличья,
Уже ей стало всё равно,
Все эти знаки здесь отличья,
Ей только нужно лишь одно.
Визжа колёсами по снегу,
Вот, наконец, театр и сам,
И лошадям дань о;тдав бегу,
Все устремились по местам.
Уже слышны музы;ки звуки,
Места заполнены у лож,
И плечи голые, и руки
На блеск богатств у дам похож.
Завистливым на Нату взглядом,
Обволокли и сотни глаз,
И Соня тоже с нею рядом
Внушала «зависти багаж».
Всеобщее на них вниманье
Заметно стало им, двоим,
С Москвой надолго расставанье
Явилось завистью и к ним.
Наташа привлекала взгляды
Ещё и даже потому,
Что все давно их знали тайны,
Невеста — кто, жених — кому.
Победным обернулся вечер,
Была особо хороша,
Все взгляды словно праздник встречи
Наташа на себе нашла.
Благодаря её волненью
И полной жизни красоте,
И равнодушьем к окруженью,
И лишь о будущей мечте;
Смотрела чёрными глазами
На разноцветную толпу,
Облокотившися руками,
На бархатную всю рампу;.
Девицы с высоты их ложи
Всё узнавали много лиц,
Всё также, как самих их тоже,
Ведь взорам не было границ.
2-5-8б
— Смотри, а вот Жюли с Борисом,
И сразу видно, он — жених;
С проснувшимся в ней интересом,
Наташа разглядела их.
Жюли! На толстой красной шее,
Обвисшей цепью жемчугов,
С счастливым видом, «всех беднее»,
В кругу завистливых врагов;
Сидела со своей мамашей,
А сзади них — её Борис,
На ней наряд — ну, словно каша,
Главой своей над ней завис.
Бросал свой взгляд он на Ростовых;
«Наверно, молвит про меня,
Интимных чувств, своих он, новых,
Ей расточал, «Жюли любя».
А сзади них в зелёной токе,
Счастливый излучая вид,
Хотя и в старческом потоке,
Но, находясь в здоровом соке,
Бориса мама там сидит.
Наташа «обнимая» залу,
На партер устремила взгляд,
Вниманье привлекало глазу
Часть интересных сценок ряд.
В самой средине, пред партером,
На рампу оперши;сь спиной,
Стоял сам «Долох(ов)» под прицелом»,
И окружённый был толпой.
С зачёсанной копной, огромной
Курчавых чёрных всех волос,
Костюм на нём персидский модный,
Казался видом, как колосс.
Стоял на всём виду театра,
Вокруг теснилась молодёжь,
Как памятник, живая мантра,
И от него чего-то ждёшь.
Смеясь, граф, подтолкнувши Соню,
Мол, прежний обожатель твой,
Стремясь развеселить тихоню,
На самом деле, шуткой злой.
— Откуда взялся сей вояка,
Где он всё время пропадал?
— В его характере — лишь драка,
И славу тем себе создал.
Шиншин, как постоянный житель,
Знал всё, конечно, обо всех,
Кто с кем, какая, где обитель,
Ответ дал графу, как успех:
— Служил сначала на Кавказе,
Бежал он в Персию-страну,
Карьеру сделал в этой связи,
Министром стал он там, у князя;
А репутацию свою
Поднял убийством брата шаха;
С тех пор он в звании — герой,
И здесь, без всякого там страха
Он подтверждает статус свой.
По нём с ума девицы сходят,
Клянутся им, его зовут,
Он и Курагин верховодят
Всей молодёжью у нас тут.
Вошла красивая вдруг дама
В соседний с ложей бенуар,
Затмив собой всю панораму,
Природный обнажая дар.
С косою толстой и богатой,
С плечами белыми, как свет,
И, жемчугами вся объятой,
Всех взглядов, оставляя след.
Внезапно дама оглянулась,
И с графом встретился их взгляд,
Ему кивнула, улыбнулась,
И, излучая словно яд;
Труда не стоит догадаться:
Безухова Элен была,
И, не желавшая расстаться
Со странным мужем в те года.
— Давно в Москве вы, здесь, графиня? —
Не смог смолчать и старый граф,
Её давно он, здесь не видя,
Спросил как будто уплатил он штраф.
— Приду, приеду непременно,
Чтоб ручку лишь поцеловать,
В Москве я с дочками време;нно,
Привёз их свету показать.
У нас ваш муж бывал так часто,
Он тоже с вами здесь, в Москве?
— Он здесь, но не пришёл напрасно…
Не терпит опер он в родстве.
— Как хороша, — сказал Наташе;
— Влюбиться можно, — был ответ:
Нет здесь, средь всех, её и краше,
В Москве такой, как Элен, нет.
Замолкли звуки увертюры,
Открылась сцена во-всю ширь,
И звуки пения с натуры
Заполнили сей светский мир.
В объятьях грубых декораций
Неслись со сцены голоса,
Гремел навстречу гром оваций —
Успеха опер — полоса.
2-5-9
Ей после деревни и в том настроение,
Наташе казалось всё странным, дико;,
Она не могла выносить это пение
И музыку слушать далось не легко.
Ей виделась лишь одна фальш декораций,
И странно наряженных певших актрис,
И ей непонятных за пенье оваций,
На сцене всё слито, как в общий абрис.
Она знала, что всё не могло быть иначе,
В душе становилось смешно, даже стыд,
Смотрела на зал, найти той же отдачи,
Но зал, как назло, представлял другой вид.
Где зал, обнажённых по пояс, всех женщин,
И строго одетых по моде мужчин,
С актёрами будто бы был, как повенчан,
На их, не взирая богатство и чин.
Она постепенно, по мере их пения,
Начав уже быть в состоянье том,
Какого-то странного с ней опьянения,
Когда вдруг вниманье теряется в нём.
Смотрела и думала, странные мысли,
Бессвязно мелькали в её голове,
Они на ней тяжестью глупости висли,
А опера двигалась где-то во сне.
То ей вдруг хотелось вскочить на ту сцену,
Самой пропеть арию вместо актрис,
Себя предложить вместо них, на замену,
И будто как занавес в центре завис.
В одну из минут, между паузой пенья,
И по ковру партера, в той стороне,
Где ложа Ростовых, «набравшись терпенья»,
Всё воспринимала уже, как во сне;
Шаги запоздавшего вдруг зазвучали;
«Вот — это Курагин,» — промолвил Шиншин,
Сестрица улыбкою брата встречала,
Наташе понравился облик и чин.
Повеса шагал по просторам Большого,
И должность имел, и достаточный чин,
Красавец мужик, видно братца родного,
Уже адъютант среди многих мужчин.
С учтивым и самоуверенным видом
Он шёл мимо ложи ростовских девиц,
При виде его все склонялись к обидам,
Что этот мужчина не их будет принц.
Хотя сцена вся пела чудным звучаньем,
Шёл не торопясь, издавая звук шпор,
И сабля болталась на нём в наказанье,
Что должен носить на себе, как укор.
К сестре подошёл и, взглянув на Наташу,
И он, наклоняясь, что-то тихо спросил,
Мотнув головой, в её сторону даже:
«Мила, так мила!» — для себя уточнил.
Прошёл в первый ряд и сел подле друга,
Конечно же, другом был «персов» герой,
Друзья одного были с ним круга,
Ему Анатоль слыл, как верный пёс свой.
В антракте Борис пришёл в ложу Ростовых,
Его поздравляли с вступлением в брак,
В ответ — приглашение, быть им готовым,
На свадьбу его прибыть в новый очаг.
Курагин в антракте, конечно же, с другом
Стояли у рампы, направив свой взгляд,
На ложу Ростовых, и жадной натугой
Ему говорил что-то долго, подряд.
Как женщина, и не лишённая лести,
Она твёрдо знала, что шёл разговор,
Её, награждая возможною честью,
Её красоте дать мужской приговор.
Как женщина, очень довольна сим «ядом»,
Мужчин привлекает всегда красота,
И это тщеславное чувство отрады,
Из них не изъять никому, никогда.
Чтоб виден был профиль, она повернулась,
Был самым красивым её этот вид,
При этом над ними ещё усмехнулась,
Улыбка всегда красоту сохранит.
Уже пред началом в нём нового акта,
Театр «озарил» посещеньем сам Пьер,
И бесцеремонным всем видом и тактом,
Он в первых рядах «оседлал» в нём партер.
Ещё пополнел, и лицо было грустно,
Но, всё же, остался рассеянный вид,
В душе от всей жизни так сделалось пусто,
По ряду постигших его всех обид.
К нему устремился дружок его бывший,
По прежним совместным, «медвежьим» делам,
Спасён был папашей, едва уцелевший,
В столице устроивший дерзкий «бедлам».
Он стал говорить что-то, глядя на ложу,
Давно эта ложа сводила с ума,
От вида Наташи он некую дозу
Схватил, как мужчина, для их же корма.
Увидев Наташу, Пьер вновь как воспрянул,
Буквально помчался он к ней по рядам,
Его не узнать, он как будто завянул,
От жизни семейной с Элен будто срам.
И к ним подходя, долго молвил Наташе,
А сам Анатоль, ещё ближе быть к ней,
Он в ложу сестрицы направился даже,
Что вся она стала ему бы видней.
Услышав мужской голос с ней почти рядом,
Она оглянулась, наткнувшись на взгляд,
То был Анатоль, проникающим взглядом
Он впрыснул в неё свой мужской словно яд.
Он, чуть улыбаясь, смотрел с восхищеньем,
Он, как поглощал всю фигурку её,
И не было в ней уже точно сомнений,
Его покорила, «созналось чутьё».
Второй акт прошёл с впечатленьем от встречи,
Внезапной, приятной, ласкающей дух,
И весь взволновавший и памятный вечер,
Приятно ласкал «театральный» ей слух.
Графиня Элен с обнажённою грудью,
Второй как закончился оперы акт,
Наверно, во время спектакля раздумья,
Ростову дала подзывающий знак.
— Меня познакомьте, граф, с вашим наследством,
Вы прячите дома ваш ценный алмаз,
По-моему кончилось их уже детство,
В неведенье держите общество, нас.
Позвольте, граф милый, заняться мне ими,
Их в общество света, веселья втащить,
Они станут обществу незаменимы,
Они по-другому во(о)бще будут жить.
О вас много слухов гуляет в столице,
Мне много поведал мой паж — Друбецкой,
Болконский Андрей, он сейчас где лечи;тся,
И оба в рассказах трясли мой покой.
Она попросила отца разрешения,
Позволить Наташе с ней в ложе побыть,
Для более близкого с ней отношения,
И, как подругу, её полюбить.
Спектакль продолжался, начался акт третий,
И всех покорил знаменитый Дюпор,
Он вышел героем из всех перипетий,
Шум рукоплесканий похож стал на хор.
Кричали: «Дюпора! Дюпора! Дюпора!»
— О, как восхитителен этот Дюпор!
Он как бы спектакля всего есть опора!
— О да, здесь не может и быть даже спор.