«Мимо смотришь, как будто
и не зависишь, видишь ли, от того,
кто уже не дышит почти, а сам
ненавидит, что стелется по следам
за тобой...» – вершу баловство
из исключений, не зная маршрута.
Поглядываю на Равшану:
«Держишь, вертишь...» – уже в канкан
глагольный вошел
и вдруг – линейкой об стол:
«...но полюбишь!» – захлопнул капкан
и завершил осанну.
А у зазнобы моей ни йоты
движений в лице - как рысь,
к парте прильнула в последнем ряду,
ловлю момент, разглядываю ее, жду:
«Юдин, ко мне повернись,
Лукин, собери работы!»
Линейку-хлыстик
согнул:
«Три-два-один...» - звонок!
Взлетают, чуть не снося меня с ног,
уносят из класса гул,
а я отыскиваю заветный листик.
Черт! Какому это отправить филфаку?
Протянулась в каждой строке
ветка вьюна...
Вижу лишь письмена
на абракадабрском языке,
каляку-маляку.