Белеющей нигеллой распустившись,
Указывает самый точный путь.
Ты ж, хваткою железной зацепившись,
Все скачешь перед сердцем, шут,
Раздаривая воздуху стеклянные улыбки.
А панацея для тебя—глаза,
Что с огоньком, не знавши недосыпа,
Которых не трясла еще гроза,
Которых молодость не тронута разрезом,
Верность души отчаяно бьется в клетке
И грудь взрывает множествами песен,
Что птицы по весне поют на ветке...
Дай только волю... волю распуститься,
Умчаться вдаль, размыв свою обитель.
И водами ключа по телу раствориться,
Чтоб званье сердце выдало—"целитель".
Но тяжело принять такую легкость.
И будет установка "все не так, как есть.
То паутина, в ней, быть может, тонкость.
А после уж не выбраться, не слезть."
Подсаживаясь ближе, раскрываясь,
Все тянешься до сладости запретной.
Она же неохотно машет, вовлекаясь
В пустую даль, что кажется бесцветной.
И вы, уже растленною оковой,
Для мира сего бренного сплелись.
И с этой громогласной тишиною
В неясном сне друг с другом обнялись..