Война и мир. гл. 2-5-3в, 2-5-4 и 2-5-5а

Марк Штремт
2-5-3в

Последовал упрёк мгновенный,
Находчив был граф Растопчин:
— Легко иметь бы слог тот верным,
С такой из множества причин:

Иметь с полмиллиона войска,
Тогда не страшен ноты стиль,
Важна в сим деле только стойкость,
Тогда не важен стиля билль.

— Писак уж развелось так много,
Писать горазды, кроме нот,
Писать и создавать такого,
В законах мой Андрей — оплот.

Беседа оживлялась новым,
Вступившим гостем в разговор,
Чатров сказался быть готовым,
Войти в словесный сей простор.

— Изволили все здесь вы слышать,
Последнем акте на смотру?
Француз, посланник с актом вышел,
Как на враждебную страну.

Он государю неучтиво
Дал отрицательный ответ,
Как гренадёры, так красиво,
И видом всем — непобедимо,
На марше покорили свет.

Не обратил он, мол, внимания,
И ляпнул впопыхах ответ:
— У нас в стране нет понимания,
Какой от маршей будет след.

Мол, пустяки все эти марши,
Главнее, как ведётся бой…
Тем самым, в виде словно шаржа
Ответ послал он наглый свой.

— Дерзки пошли теперь французы,
И у меня был с ними бой, —
Напомнил князь свои все узы,
С врачом, тот поединок свой.

Француз, наш доктор знаменитый,
Он по прозванью — Метье,
Болезнью думал я прибитый,
При мне позволил он себе…

Нахально, необычно, нагло
Наш образ жизни оскорбить,
Мол, стариной она пропахла,
Устроился шпионом жить.

Я раскусил его все козни,
Его из дома выгнал вон!..
Жаль, что не мог я большей казни,
Над ним свершить, мешал закон!

Шампанское подали  следом,
С своих все гости встали с мест,
С Днём поздравляя, ставшим дедом,
Ему воссоздавая честь.

Поздравить подошла Мария,
Но встретила холодный взгляд,
Он не остыл от «эйфории»,
Во взгляде оставляя яд.

Расселись с кофе все в гостиной,
Вновь оживился разговор,
Он полон был всё той же темой:
Война стремилась на простор.

Князь высказал свой образ мыслей
Насчёт предсто;ящей войны,
Они, те мысли всех их грызли,
И на устах людей жили;.

Что войны наши с Бонапартом,
До тех пор в тягость будут нам,
Пока с союзным мы азартом,
Не устраним наш с ними срам.

Австрийцы, немцы — не вояки,
Они — предатели в войне,
Сдаются в плен, как забияки,
А мы за них в войне — вдвойне.

Все нарушают договоры
В снабженье наших армий там,
Одни лишь с ними разговоры,
Но — помогают лишь врагам.

Самим нам нечего соваться
В их европейские дела,
И смертью русских красоваться,
Лишь только слава бы была.

В политике — Восток важнее,
Границы превратить в заслон;
Обуть, одеть себя вернее,
Чем к немцам лезть нам на поклон.

— И где нам воевать с французом! —
Добавил мысль граф Растопчин:
— Мы все пред ними «пляшем юзом»,
Всю жизнь связали с ними в узел,
Должны уйти мы от причин.

Они по жизни — наши боги,
Небесно(е) царство — их Париж,
Костюмы, мысли, как итоги,
Иначе — где же наш престиж?

Вот вы без всяких церемоний,
(Метье же слыл так знаменит),
Его лишили этой доли,
А значит — оказался бит…

А наши барыни, престижа ради,
За ним цепляются ползком,
Со стороны на них всех, глядя,
Они все тронулись умом.

Глядишь на молодёжь всю нашу,
Дубинка им нужна Петра,
Чтоб выбить дурь и всю ту «кашу»,
(Заполнив русским духом чашу,)
От всех французских дел пора.

Молчали, старый князь с улыбкой
Смотрел на графа Растопчина,
Им всем обед казался пыткой,
Кругом маячила война.

— Прощайте, князь, и не хворайте, —
Поднявшись, молвил Растопчин,
— На гуслях в другой раз сыграйте,
Прощай, голубчик, господин!

Князь, удерживая руку,
Подставил целовать щеку,
Поднялись все одной порукой,
Даря прощания ему.

2-5-4

Княжна Мария, сидя в зале,
Внимая толки стариков,
Не понимая, что сказали,
Все думы были лишь о том;

Не замечают ли все гости
Враждебных «подвигов» отца,
Давило даже всё на кости
Почти до самого конца.

Не замечала и вниманья,
Любезности Бориса к ней,
В ему одном лишь пониманье
В теченье этой встречи всей.

Пьер как нарочно задержался,
Уже со шляпою в руке,
В гостиной он с княжной остался,
С добра улыбкой на лице.

— Давно вы знаете Бориса?
— Недавно, был он пару раз;
— За ним я с долей интереса
Наблюдаю и сейчас.

А он вам нравится, простите
За мой нескромный чуть вопрос;
— Да, он — приятен, вы хотите…
Но что за странный ваш опрос?

— Я говорил вам, наблюдая,
Его я так немного знаю,
Он даже тоже в званье — князь,
К нему имею неприязнь.

Он — тоже княжеского рода,
Но обедневший в сей момент,
Он из людей всей той породы,
Что ловят в жизни сантимент.

Приобрести как вновь богатство,
Для молодого ясен путь,
Найти богатых домочатцев,
Войти в семью, на том вздохнуть.

Где есть богатые невесты,
В карьере у него — успех,
Семье воздать немного чести,
Такой за ним плетётся грех.

Он вхож к Курагиным в семейство,
Богатая в нём ждёт Жюли,
Она в нём тоже словно тесто,
Уже подходит для жены.

Он там бывает частым гостем,
На вас имеет тоже вид,
Всё в этом деле очень просто,
Где лучше будет он прижит.

Он выбрал новую манеру,
Пленять всех молодых девиц,
Меланхоличным быть, но в меру,
Не падая пред ними ниц.

— Пошли бы замуж за Бориса? —
Отважно задал он вопрос;
— Сейчас мне всё без интереса,
Какой с меня в том будет спрос.

— Ах, боже мой, граф! есть минуты,
Когда любой мог быть хорош,
Когда всю жизнь связали путы,
И ты живёшь под гнётом нош!

Когда ты любишь человека,
Не в силах ты ему помочь,
Ты в том бессилен, как калека,
Уйти желала бы я прочь!

Уйти, но вот куда — не знаю…—
Заплакала, не всё сказав;
— Я вас, княжна, не понимаю,
Какой вам в тягость в жизни нрав?

— Не знаю, что со мною стало,
Забудьте весь мой груз проблем,
Наверно, жить уже устала,
А, если жить — не знаю с кем!

Исчезла вся весёлость Пьера,
Он стал допытывать княжну,
Какое горе, для примера,
И видит в чём свою нужду.

Она твердила объясненье,
Как горя бо;льшего в ней нет,
Женитьба брата, как явленье,
Потушит меж родными свет.

— Знакомы ль вам здесь все Ростовы,
Что за девица Натали?
Ведь брат мой с ней давно готовы
На узы крепкие семьи!
 
Я знаю, вскоре все Ростовы
Прибудут в свой московский дом,
Как будут брат мой с ней готовы
Вновь основать здесь свой роддом.

— Как смотрит ваш отец на дело?
Качанье головы — в ответ;
Стремленье к свадьбе закипело,
Дадите вы какой совет?

Что за девица, та Наташа,
Умна ли и какой в ней нрав,
И будет ли ему «вся наша»,
Когда уже женою став?

Ведь он же многим всем рискует,
Вступать без воли князя в брак,
Он счастье новое смакует,
Отец, похоже, станет враг.

Хотела б с ней свести знакомство,
Желаю я её любить…
Не одобряю вероломство,
Чтоб счастье сына загубить.

Пьер был в ответе осторожен:
— Неведом нрав мне, как жены,
Вопрос ваш, в принципе, так сложен,
В семье как ей себя вести?

Одно скажу я про невесту,
Обворожительна она,
А будут ли друг другу к месту,
Как муж-жена одно есть тесто,
Покажет жизнь потом сполна.

Княжна пообещала Пьеру
С невесткой сблизиться всерьёз,
И супротив принять все меры,
Отца отвадить от угроз.

2-5-5а

Его женитьба на богатой
В столице явно сорвалась,
Он, неудачею объятый,
И, на расходы не скупясь;

Избрал Москву вновь для сраженья,
Завоевать сердца невест,
Богатых и без пораженья,
Найти себе в миру; насест.

Он колебался сделать выбор
Меж двух достаточных невест,
Болконской Марьей в этот «табор»,
И тем воздав отважный жест.

Но, несмотря на некрасивость,
Влечёт Бориса и Жюли;
Но в Марье всё же есть стыдливость,
К ней намеренья не зажгли.

Свиданье с ней на именинах,
Вести о чувствах разговор,
Открыв невзрачную картину,
Ответом был какой-то вздор.

Жюли, напротив, с уваженьем,
С охотой рада встрече с ним,
И даже с неким униженьем
В беседах — небольшой интим.

В семье по смерти ро;дных братьев,
Она — наследница одна,
Ей не хватало только счастья,
Чтоб стала чья-нибудь жена.

Хотя была и некрасива,
Но думала, что хороша,
Как привлекательная дива,
Своим богатством лишь всегда.

Чем становилася старее,
Тем больше разных всех мужчин,
Общались с нею всё наглее,
Богатый не внимая чин.

И, ничего не обещая,
Обеды, встречи, вечера,
Они их нагло, посещая,
Не могли ещё вчера;

Когда ей было лишь семнадцать,
Боялся ездить каждый день,
Себя не связывать, стесняться,
В её лишь превратиться тень.

Их дом в Москве всю эту зиму
Гостеприимным самым слыл,
Давалось всем в округе диву,
С каким размахом дом весь жил.

В нём, кроме вечеров, обедов,
Сходилось общество мужчин,
Свои в нём забывавших беды,
И даже забывавших чин.

Где ужин был в двенадцать ночи,
Беседы длились аж до трёх,
«Её им лишь бы видеть очи»,
Таких стареющих дурёх.

Не было бала иль гулянья,
Где не бывала бы Жюли,
Где всех всегда своё вниманье
Ей уделять бы не смогли.

К ней привлекали туалеты
Из самых модных по Москве,
В общенье «пела всё куплеты»,
Как жизнь течёт её в тоске.

Не верит ни в любовь, ни в дружбу,
Ей радости не нужен свет,
Отпеть по ней мечтает службу,
Не видеть больше мерзкий свет.

Она усвоила манеру
И в разговорах жалкий тон,
Утратившей свою «карьеру»,
Кто раньше был в неё влюблён.

Обманутой в своих надеждах,
Разочарованной во всём,
Как тающий покров тот снежный,
И оказавшаяся в нём.

Хотя такое не случалось,
Она смотрелась таковой,
И даже ей самой казалось,
Что в жизни много растерялось,
Она всегда «держала бой».

Её такая меланхолья
Не доставляла ей помех,
С «друзьями» принимать застолья,
В кругу мужских её утех.

Так каждый гость, усвоив нравы,
И, угождая ей во всём,
Уже имел на это право,
Любить, «купаться» в доме том.

Но были молодые люди,
В числе которых слыл Борис,
Вникал кто глубже в эти блудни,
Имея каждый свой каприз.

Жюли им не жалела время,
Интимных ве;денья бесед,
Со ссылкой на людское бремя
И в жизни произшедших бед.

Всем предпочла она Бориса,
В судьбе он был ей, как родня,
Он тоже жертва был каприза,
Беда его была близка.

Все утешения их дружбы,
Какие предложить могла,
Какие им обоим нужны,
Она ему и создала:

Альбом открыла свой, как другу,
Нарисовал он ей в альбом,
Два дерева как бы в «поруку»,
Дающие друг другу кров,
И надпись на рисунке том:
«Деревья сельские, ваши тёмные
Сучья стряхивают на меня
Мраки меланхолии»