Прокладывая путь по гребням строф,
порой ночной,
сознание - очерчивает круг, под звуки дудки
мальчишки Крысолова.
Ключи – в кармашке, от города большого,
где не живут уж много лет, ни радость,
ни любовь, ни детский смех,
ни плач ребёнка, ни собаки, ни котёнка –
не слышны давно - из окон города глухого,
от проклятия - обилия крыс.
И прячет скряга в кошельке монеты,
их пересчитывая жадно, торопливо, строго.
Здесь вторит дудке тихий всплеск. В озёрной
заводи – камыш, как эхо, отзвук шелестит...
И кто – то плачет от тоски, навзрыд...
А что же Крысолов проворный? Он, улыбаясь,
помнит здесь каждый перекрёсток, камень,
поворот. Ах, дудочка, как нежно, радостно
она поёт! Ему так мама в колыбельке пела,
закрыв всю серость бытия - собой!
Мелодия звучит... и всё вдруг оживает,
и лодочка плывёт, качаясь на волнах меж
лилий и озеро – впитает всё, и в ил, на дно
уложит крыс, а гладь - посеребрит.
Тоска из города уходит постепенно.
И солнце раннее - на звуки волшебства -
встаёт и слышен, где – то смех ребёнка,
и говор лёгкий, звонкий, молодой – пестрит.
Мальчишка Крысолов пришёл домой!
И город ожил, стал шумным, и самим собой.