Утренний звонок сотового телефона, оставленного в прихожей, раздался совершенно некстати. «Кому это я понадобилась? Выходной ведь», – удивилась она, продолжая ловко лепить пирожки с грибами. К обеду должны были подъехать муж и сын: старший повёз родителям обогреватель, а младший сдавал зачёт в университете. На разделочной доске в ожидании своей очереди лежали лепёшки теста, готовые стать пирожками. Под полотенцем на противне расстаивались картофельные шанежки. Руки у Татьяны были, как и полагается, в муке.
Телефон не умолкал. Вспомнился фильм «Ирония судьбы»:
– Не открываем, значит, нас нет. А, если мы дома и не открываем, значит, мы никого не хотим видеть.
Продолжая лепить, она перефразировала:
– Не отвечаю, значит, телефон в выходной на беззвучном режиме. А что? Имею право. А, если слышу и не отвечаю, значит, я занята или никого не хочу слышать.
И всё же настойчивость мелодии заставила вымыть руки и принять звонок с незнакомого номера. Промелькнула мысль, что несколько лет назад она решила отвечать по телефону если не доброжелательно, то, как минимум, нейтрально. В каком бы настроении и ситуации ни находилась.
– Алло! – именно сегодня у неё получилось особенно спокойно и мягко.
– Здравствуйте! – и радостное: – А Иван Иваныча можно к телефону? – медлительный поскрипывающий голос принадлежал пожилому мужчине.
***
Нет! Неужели?! Не может быть! Когда-то давно это с ней уже было. Мало того, оставило неизгладимый след. Эффект дежавю. Память лихорадочно откатилась в прошлое. Татьяна разволновалась, почувствовала учащение сердцебиения. Отец. Это было связано с ним. Пока родители живы, все мы – дети. Родители являются для нас опорой в жизни, а родительский дом – надёжным причалом. Только родители любят нас особенной безусловной любовью и принимают со всеми достоинствами и недостатками.
Родители очень любили и друг друга, и троих детей. Эта любовь придавала сил и уверенности, даже когда птенцы выпорхнули из гнезда и стали жить самостоятельно. Старшее поколение было для них будто каменной стеной, нитью Ариадны, ведущей по жизненному пути.
***
Татьяна медлила с ответом.
– Здравствуйте!
Уставший радостный голос повторил:
– Мне Иван Иваныча, – слова прерывались свистящим дыханием.
Память высветила сюжет. Сколько лет прошло, а вроде совсем недавно было. Такая же уставшая радость в голосе, такая же одышка! Точь-в-точь.
– Папа, мой любимый папа, спасибо тебе за всё в моей жизни! – стучала в голове мысль, и женщина, прижав телефон к уху, присела на стул в прихожей. Воспоминания унесли её в прошлое.
***
Иван слыл, как это принято одобрительно говорить среди мужчин, настоящим мужиком. Коллеги уважали и любили работать в его смене. Обращались Иван Иваныч, или просто Иваныч. С начальством отец держался уверенно, при обсуждении рабочих вопросов отвечал обдуманно, не торопясь, с готовностью и знанием дела обговаривал любые сложные моменты и принимал взвешенные решения.
Подчинённым терпеливо и доходчиво объяснял порядок и особенности труда, обращая внимание на технику безопасности. Поначалу некоторые члены бригады выказывали недовольство ограничениям в работе, мотивируя настроем быстрее сдать объект. Заинтересованность была понятна: за досрочную сдачу объекта давались премии, причём очень даже неплохие. Но отец был непреклонен:
– Предприятие особенное. Правила техники безопасности требуется соблюдать неукоснительно.
Пытающимся игнорировать внушал истину вполне себе доходчиво – матом, хлёстко и коротко, попутно цитируя инструкции. При напряжённой тяжёлой работе в мужском коллективе так получалось быстрей и эффективней. Крепкое словцо обладало великой силой убеждения. Это и многое другое друзья, коллеги и знакомые рассказывали, когда отца не стало.
Дома же Татьяна никогда не слышала от папы матерных слов. Довольно суровый и прямолинейный на работе, в семье он был, как говорила всезнающая соседка тётя Наташа, мягким и пушистым. С младшей дочерью, появившейся у родителей под сороковник, отец был особенно мягок, хотя и требователен. Танюшка буквально купалась в его любви. Они вместе ходили в кукольный театр, в зоосад, за грибами, на рыбалку. Когда девочка была совсем маленькой, папа на берегу Енисея давал ей хлыстик, первое колено бамбуковой удочки. К кончику вместе привязывали толстую леску с невероятно красивым пластмассовым двухцветным поплавком, самодельное грузило и большой, подозрительно тупой крючок из гвоздя. Таня замахивалась что есть силы, и шайба, просвистев возле уха и унося с собой поплавок и крючковатый гвоздь, плюхалась в воду.
– Папа, а я рыбу поймаю?
– Конечно, доча, непременно поймаешь. Мы же сейчас добытчики, – и заговорщицки подмигивал.
Кем только она ни была рядом с папой: хозяюшкой и артисткой, художницей и добытчицей. Ещё ей нравилось быть врачом – тогда она всем игрушкам ставила градусники, вырезанные папой из прутиков, перевязывала зайчикам и мишкам лапки и слушала сердце деревянной слушалкой, как у Айболита. Из дерева Иван мог сделать любую игрушку. Тогда Таня думала, если папа добрый и не жадный, то почему же он их не наделает много? На весь двор бы хватило.
Отец раскорчевал наделённый участок, построил садовый домик, теплицу, заложил огуречник. Вместе с мамой они, городские теперь жители, выросшие в деревне, с большим желанием и умением занимались садоводческими и огородными делами. Урожаи обычно оправдывали ожидания. И детей родители приучили к жизни и работе на земле: какие семена и саженцы брать, как выращивать, делились особенностями культивирования и сохранения урожая.
Жену, сына и дочерей Иван очень любил, оберегал и заботился в меру своего понимания и возможностей. Выросший в тайге на берегу Енисея, лес и реку знал, как свои пять пальцев. Таёжный охотник и рыбак. Соседка тётя Наташа говорила матери: «И свезло ж тебе, Зинка, с Иваном. Сколь цветов тебе передарил, будто до сих пор женихается. Балует он тебя! И дети за папкой вон как гоняются!» Отец всё лето приносил букеты полевых и таёжных цветов. Романтичным был и преданным семье.
В младшей дочери души не чаял. Очень, уж, Танюше нравилось, когда именно папа укладывал её спать. Если быстро умыться и переодеться, то сказка будет длинной, а если капризничать, то только короткая поучительная байка. Она умывалась, надевала пижамку, вприпрыжку мчалась из ванной и с разгона юркала под одеяло.
– Папа, всё, иди сказку рассказывать! Только чтоб всё было хорошо.
Отец выключал свет, заходил в комнату, садился в кресло возле кровати, и его голосом начинали описываться события. Он озвучивал медведя, зайца и лису. Говорил за детей и взрослых, солнце и горы, царей и принцесс, врачей и трубочистов. Завязка начиналась по-разному: «в некотором царстве, в некотором государстве», «жил-был заяц», «однажды на Енисее», «как-то раз я…». Каждый раз папа придумывал новые сюжеты, повороты событий были захватывающими и неожиданными. По желанию дочери иногда менял концовку повествования. Но не просто так, а спрашивал, что бы Таня хотела увидеть в конце, что нужно сделать герою, чтобы было иначе.
Дочка видела, что в жизни не всегда всё получается, как задумалось, что ребята во дворе и в садике часто ведут себя не так, как она предполагала – просто потому, что все дети разные и семьи тоже. И не всегда события заканчиваются хорошо. Иногда очень даже грустно, причём до слёз. Но в сказках ей непременно хотелось хорошего конца. Она вместе с папой пыталась найти выход из создавшейся ситуации, предлагала варианты событий. С чем-то папа соглашался, а что-то описывал иначе и объяснял, почему именно так. Даже при грустной концовке всегда оставлял надежду и веру в лучшее. Можно было не только посмеяться и порадоваться, но и погрустить. Каким-то, только одному ему ведомым, способом, эта печаль была светла. Он давал дочке возможность и право переживать свои эмоции, и любая из них была правильной. Это было право на свои личные эмоции и переживания.
Отец для маленькой девочки стал примером мужской роли в отношениях, первым мужчиной, который дал ощущение безопасности мира и защищённости в нём. Папа восхищался Таниными нарядами, радовался успехам, помогал понять и проанализировать победы и неудачи. Класса с четвёртого, как раз когда Таня вступила в «возраст гадкого утёнка» и превратилась в голенастого прыщавого подростка, папа вместо игрушек и конфет стал дарить на день рождения букет цветов. Он называл её красавицей и умницей. Девочка, придирчиво всматриваясь в зеркальное отражение, гонялась за каждым прыщиком, стеснялась моментально жирнящихся волос. Недоверчиво заглядывала отцу в глаза: как такое существо можно считать привлекательным, а не то, что красавицей?! Но во встречном взгляде была безусловная любовь и понимание.
Работа отцу доставляла удовольствие, и он выполнял её с полной отдачей. Иван берёг жизнь и здоровье вверенных ему людей, строго следя за условиями труда на каждом рабочем месте. Понятно, что ситуации складывались разные, в том числе и нештатные. Таня была школьницей, когда после одной из смен отца увезли в больницу. После этого случая папа как-то сник. Через несколько лет тяжело заболел. Отказался от операции и полтора года потихоньку угасал. Татьяне грустно было видеть, как любимый папа, некогда сильный волевой человек, опора в семье, слабеет с каждым днём. Метастазы делали своё дело. Осень в тот год особенно радовала, была затяжная, тёплая. Дождило редко и мало. Золотые, охровые наряды берёз, огненные листья осин восторгали сочностью красок. Это несправедливо! Такая красота, такое буйство природы! А отец… Эх, папа, папа… Как же так?!
– Посмотри, девочка моя, какая дивная осень выдалась! Как по заказу. Зайцы и белки шубки начали менять, – голос слабел с каждым днём.
– Папа, мы с тобой ещё сходим в парк, – врала Татьяна, сглатывая ком в горле и держа прохладную восковую руку отца в тёплых ладонях. – Там школьники новые кормушки для белок повесили. Белки такие шустрые, носятся туда-сюда и орехи с семечками прячут под корнями. Помнишь, как ты меня в детстве в парк водил?
– Сходим, конечно, сходим. Я вот только подлечусь, да?
Дочь выдержала испытующий взгляд, улыбнулась и уверенно кивнула. В носу защипало. Только бы не разреветься!
Отец изо всех сил старался оградить родных от трудностей ухода за ним и до последнего самостоятельно, хотя и с большим трудом, добирался до туалета и кухни. Слёг за неделю до ухода и быстро стаял. Таня была на работе, когда папа, собравшись с силами, едва слышно выдохнул имя жены:
– Зина… Зина…
Мама в последние дни редко и ненадолго покидала квартиру, почти всё время проводила рядом с отцом, была настороже и при малейшем звуке подходила к нему. Тот взглядом указал на стул рядом с кроватью. Зинаида села и взяла его безжизненные руки в свои. Они смотрели друг на друга, говорили взглядами и руками. Отец прощался. Иногда пытался что-то сказать, но дыхание было слабым, губы не слушались – получались отдельные звуки. Мама гладила его руки, кивала и потихоньку быстро что-то говорила. Это были слова, полные любви и поддержки в тяжёлый час расставания. Он быстро утомился и закрыл глаза. Немного погодя несколько раз судорожно вздохнул, затих и обмяк.
Как несправедливо! Люди, которых ты так любишь, уходят. Папа, ты – самый лучший. Почему именно ты, именно сейчас? И наша любовь не смогла защитить тебя. Татьяне казалось, что она враз осиротела. Сложно было свыкнуться с мыслью, что отца больше нет. Вечерами, когда утрата особенно бередила душу, они с мамой сидели на диване, обнявшись и рассматривая старый фотоальбом. Вот папа совсем молодой, задорный, чубатый. А тут они с мамой после ЗАГСа, куда пришли вдвоём и расписались – родилась семья. На другом фото родители со всеми детьми и бабушкой, маминой мамой. Танюшке от силы годик, она сидит на коленях у папы, крепко прижав к себе медвежонка. Серия фотографий разных лет, где Иван со своей бригадой. Много снимков, очень много. На недавних фото шевелюра не такая густая, осанка изменилась, но всё равно видны стать и порода – как говорила всевидящая соседка тётя Наташа, никуда не денешься, гены. А глаза у отца всегда были понимающими и добрыми.
Зинаида, будучи женщиной терпеливой и сдержанной, не привыкшей жаловаться, будто бы со смирением приняла уход мужа. Но Таня чувствовала её боль и некоторую растерянность: «Как же я теперь без Вани?» И дочь старалась как можно чаще бывать рядом с мамой, звонить по телефону, обращаться с пустяковыми просьбами – надо было поддерживать интерес к жизни. Они помогали друг другу пережить это горе. Потому что, как и многим в подобной ситуации, нужно было научиться с этим быть.
Со временем острота боли притуплялась. И всё бы ничего, да только человеческий фактор регулярно подсыпал соль на свежую рану. В тот год периодически проходили выборы. Это обусловило появление в почтовом ящике множества настойчивых приглашений от разных кандидатов на имя отца. Активисты избирательных участков вечерами обзванивали, уточняя данные.
Это бередило душу, не давало пережить утрату в тишине и покое. Мама иногда уходила в себя, беззвучно шевеля губами молитвы, или тихонько плакала, украдкой смахивая слёзы. Всем приходилось доносить информацию, что и когда случилось с отцом. Люди же не виноваты в том, что не знали о случившемся. Таня пошла в территориальную избирательную комиссию,показала свидетельство о смерти отца и попросила внести изменения в списки. Однако при потребовавшемся повторном голосовании история с пригласительными и обзвонами повторилась. Человеческий фактор – сильная и бездушная вещь.
Часто звонили или заходили папины бывшие коллеги и знакомые пенсионного возраста – просто поговорить, позвать за грибами или на рыбалку. Знакомых у него было много, и не все знали, что отец ушёл в мир иной. Такие разговоры и маме, и Тане давались особенно сложно. Правда, с течением времени горечь утраты всё же начала сглаживаться.
Прошло месяца три, как отца не стало. Женщины пекли пироги, когда зазвонил стационарный телефон. Татьяна, отряхнув руки, взяла трубку.
– Здравствуйте! Мне бы Иван Иваныча, – радостно попросил мужчина.
– Ивана Ивановича нет, – в Тане закипала злость. При этом женщина отметила, что именно радость звонившего вызвала у неё такую реакцию.
– А где он? – не унимался пожилой голос в предвкушении счастливого события. Голос был немного треснувшим, слышалось посвистывание при дыхании.
– Его нет!
– Как это – нет? А где он? – радость не покидала говорившего.
Татьяна сдерживалась изо всех сил, чтобы не разреветься. Ну, сколько можно? Когда это кончится? Уже все родные, соседи, коллеги и весь мир знают, что папы больше нет! Не стало его! И всё! Оставьте нас все в покое! Дайте отгоревать, дайте зажить ране!
– Умер Иван Иванович. Осенью ещё умер, – она зло чеканила каждое слово, стараясь сбить эту непонятную, неуместную радость незнакомого ей человека. В висках стучало. Так ему! Так! Чтоб тоже больно стало! Ишь, какой голос противно-счастливый! Сердце было готово выпрыгнуть. На другом конце провода произошло замешательство:
– Как – умер? Иваныч – и умер? Не может быть!
– Может! Умер! Нет его! – она удовлетворённо отметила растерянность и вмиг улетучившуюся радость собеседника. – Знать надо было! – Татьяна нанесла завершающий удар.
– Как же так, как так-то? Не знал я, – заоправдывался мужчина. – А я хотел на рыбалку его позвать: мы всегда с ним ходили, каждый год почти. Только я болел долго: летом инфаркт перенёс, в реанимации лежал. Тяжёлый был, еле выкарабкался, в больнице долго лечился. Не мог звонить, – слова произносились медленно, через одышку. – Знаете, я же всё время ждал, чтоб врачи разрешили на рыбалку пойти. И, можно сказать, ради рыбалки с Иванычем и выздоровел. Один я. Жена-то у меня лет пять назад умерла, а сын с Афгана не вернулся. О рыбалке с Иванычем мечтал, удочку вот новую купил, мормышки. Думал, как выздоровлю – позвоню, договоримся и сходим. А оно вон так вышло, – послышались сдержанные слёзы и прерывистое дыхание.
Татьяна молчала в оцепенении.
– Я понимаю, как вам плохо, – дрожащим голосом произнёс мужчина. – Вы извините, если что не так. А я, уж, как-нибудь… Эх, Иваныч. А с Зинаидой-то всё в порядке?
– Мама жива-здорова, – слова прозвучали едва слышно и как-то растерянно.
Наступила пауза, которую галопирующие мысли не позволяли заполнить словами, и Татьяна что-то провыла.
– Вы ведь Таня? Отец часто про Вас рассказывал: очень любил свою младшенькую. Царствие небесное рабу божьему Ивану. Я помяну его. Простите, если что не так. Вон она какая, жизнь-то. Да. Здоровья вам. А я, уж, как бог даст. До свидания.
– До свидания, – коротким гудкам в трубке запоздало ответила женщина и вдруг начала соображать, что именно она и именно сейчас лишила человека заветной мечты и надежды. Человека, которому радость от предстоящей встречи с её отцом и планы о совместной рыбалке помогли выжить, выкарабкаться чуть ли не с того света. Именно эти мечты были путеводной звездой и опорой. Она не знала точного возраста звонившего, да это было теперь неважно. Тот жил и готовился к встрече с другом, а она выбила у него эту опору грубо и резко. У одинокого человека вырвала надежду. Слово не стрела, а сердце насквозь разит. Женщина была в отчаянии, застыла, опершись лбом в дверной косяк, руки похолодели. Она много бы отдала сейчас, только бы вернуть разговор в самое начало. Перезвонить. Увы, в то время у проводных телефонов не было ни дисплея, ни списка звонков.
– Доченька, кто там? Иди стряпать.
– Так, с работы. Сейчас приду.
Она ещё немного постояла, размышляя о разговоре. Слово не воробей, вылетит – не поймаешь! Именно тогда Таня приняла для себя решение: всегда и везде отвечать по телефону спокойно и доброжелательно, внимательно слушать и, что немаловажно, слышать собеседника. В каком бы настроении и ситуации ни находилась. С уважением к другому, к его жизни, его опыту. Сложно ведь наверняка знать, что сейчас творится с тем человеком на другом конце провода, и чем для него является данный разговор.
***
– Алло! Вы слышите? – слова в смартфоне вернули её в настоящее.
– Да, слышу. Вы какой номер набираете? Продиктуйте, пожалуйста, – голос был наполнен доброжелательным спокойствием.
– Сейчас, только очки надену, – мужчина закашлялся, в трубке послышался шорох страниц. Продиктованный номер отличался одной цифрой.
– Наберите ещё раз, Ваш номер оканчивается на девятку, а у меня восемь в конце.
– Да, конечно. Это же я сослепу не так набрал. Вы, уж, простите, старика.
– Ничего, у меня тоже иногда так бывает. До свидания.
– Доброе слово человеку - что дождь в засуху. Голос у Вас душевный. Хорошего дня.
Татьяна с удовлетворением отметила, что, несмотря на ошибочный звонок, у собеседника сохранилось радостное настроение до конца разговора. От этого ей было как-то особенно светло и уютно. Она вернулась на кухню. Много разных людей, судеб и ситуаций, думала она. У каждого свой жизненный опыт, свои переживания и картина мира. Зачастую при общении мы просто не представляем, что сейчас происходит с человеком, чему он рад и от чего печалится. И какую же удивительную силу и последствия могут иметь интонация и слова, сказанные по телефону.