IV
И вот подошли мы к её дому, ворота которого обрамлял песчаный камень добротной резки. Довожу её до первой ступени, и дама слуг звать начинает, но никто не откликается. Тогда она как бы припомнила и сказала:
— Прости мне мою забывчивость, сегодня я совсем себя неважно чувствую, ведь слуг моих я отправила за покупками, готовить дом к празднику. Вот, возьми ключ и отведи меня в мои покои.
Я отворяю ворота и через залы, которые благоухали приятными ароматами, провожу женщину в её покои. У кровати её стоял небольшой, но искусно выделанный столик, на котором располагалось хорошее вино и две чаши. Уложил я даму на кровать, и она сказала:
— Вот, теперь мне уже лучше, но сделай для меня ещё одно. Вон, видишь, на той стене висит самбика, если умеешь играть, возьми её и сыграй-ка мне что-нибудь.
Как бы одурманенный от влюблённости, всё делаю, что бы она ни приказала. Подхожу, снимаю со стены повешенную на серебряный гвоздь самбику и краем уха слышу, дама вино по чашам наливает. Я на край кровати сажусь, на инструменте разыгрываюсь, струны перебираю, голос настраиваю и удивительно хорошо начинаю петь песню лада эротического. Сам я подивился, что за божество вмешалось в мою игру. И так я пел, покуда благородная вино попивала.
И тут уж сам я устал, выдохся, жажда меня настигла, и я попросил глоток вина. Она протянула чашу, и только отпил я вино, как от вкуса его несравненного я сразу же захотел ещё. Прошу:
— О милейшая, дай меня ещё чаши испить этого несравненного вина, жажду утоляющего!
Она протягивает чашу, а когда я тянусь за ней, то стразу отнимает и сама отпивает. Так она это делает, покуда я к ней не приближаюсь, и она говорит:
— Я отопью из этой чаши вино, а ты отпей его у меня с губ.
Я приближаюсь к благородным губам и с них снимаю цветочно-медовый вкус вина. Тогда сразу чувствую укол пчелы-заступницы в одном месте, и весь я напрягаюсь. И под стать случаю замечаю, что край пеплоса и хламида у дамы приспустился так, что была видна хотя и небольшая, но приятная виду грудь, во всём сохранявшая меру красоты и равного благородства. И вот припадаю я к её груди и сразу же в омут падаю так, что наутро я ничего не смог вспомнить, окромя самого наиприятнейшего.