Обнимает праматерь Цейтл
мою прабабку, говорит "дождалась тебя, девочка,
как же ты измаялась, бедная,
ни покушать самой, ни встать,
дочка умучалась таскать тебя
в бомбоубежище
и обратно,
бросила беготню,
а пока вы лежали - ты, она и младенец -
авось пролетит мимо -
я тебе тут - фаршированной рыбки,
и кнёдлей, и цимеса,
или как там у вас теперь
называется..."
Павла Генриховна поправляет фартучек,
со всей немецкой педантичностью
пересчитывает наготовленное
"что Вы, мама, этого же не хватит,
да, задержалась,
две мировые, одна за другой - устала,
думала буду раньше, но засмотрелась на внучку"
закатывает рукава
с кружевными накрахмаленными манжетами,
замешивает тесто на брецели
и рождественские коричные звёзды.
Звёзды мигают. Огромные, морозные -
миг -
баба Маня входит с мороза
румяная - сразу видно кровь кузнеца -
руки пахнут укропом и хреном,
самыми вкусными в мире огурцами,
прищуривается, смотрит из под ладони.
Праматерь Цейтл смеётся заливисто
"ну, эта нас сейчас научит!
и детей рожать, и пирожки печь"
Огромные морозные звёзды
не мигая смотрят,
как они наливают себе
настоечки, кагора,
наливочки,
вздыхают, поют, болтают,
хрустят корочками пирожков
с яблоками.
- Чего не ешь? Эти - дачные.
- "Ой, то не веееетер..."
- Три недели вязала, не пригодился, тепло тут.
- Зато пинеточки пригодились.
- Страшно рожать, страшно,
то бойня, то куст говорящий...
- То голод,
то пророк.
- То вождь,
то придумают новую бомбу...
- То ничего не придумают, а надо бы.
Ну ничего, ничего, милые,
как-нибудь,
обойдётся,
не всё ж -
мальчики".