Николаю Алексеевичу Некрасову посвящается
Как радостно лицо снежком умыть,
Когда все в шубы тёплые одеты!
Признаться, вовсе не люблю зимы,
Но праздничные, белые манжеты
На рукавах, торжественно-немых,
раскидистых ветвей… О, солнце, где ты?
Ловя лучей живительный глоток,
Тебе объятья всяк раскрыть готов…
Сегодня - чудотворец Николай.
Одно лицо с Некрасовым, однако!
Я словно слышу музыкальный лай:
Охотничья любимая собака
След вынюхала. Дух в груди, пылай,
И занимайся, как в печи бумага:
Моховичкам и ельнику привет!
Совета Опекунского здесь нет,
Исправников и цензоров подряд.
Здесь - воля вольная, и ходу нет халтуре.
Где удаль буйная не ведает преград?
Славянской развернуться где натуре?
Кто на охоте безотчётно рад
Всего себя отдать стихии, буре,
Кто на коне, аж ветра свист в ушах,
В том не заснёт ленивая душа!
- Ату, Кадо! - и порсканье, и крик.
Рогов нестройных звуки псов сбивают.
А пойнтер зайца приносить привык,
Пока зверь тёплый, кровь пока живая…
Привал, обед, рассказов сладкий миг…
По возвращеньи, не переставая,
Некрасов пишет, вопреки зиме,
Читает всё крестьянину Кузьме.
«Коль, барин, угодишь - не промолчу…»
Услышать «Коробейников» - отрада!
Эпиграф: «Кумачу я не хочу.»
И далее - китайки, мол, не надо,
А дальше - больше: ситцы, и парчу -
За благосклонность Катиного взгляда…
Ох, Ваня, ох, пройдоха и шельмец!
Сведёт зазнобу в церковь, наконец?..
Как радостно, особенно зимой,
Крестьянам раздавать свою добычу!
Угодника Николы взор прямой -
Вот строгий взгляд Некрасова обычный…
Сейчас мне открывается самой
То, что в стихах едва ль преувеличу:
Святого состраданья и добра
Полны следы поэтова пера.
Я счастлива умыть снежком лицо.
ШирОко Русь раскинулась родная!
Она своих не помнит подлецов.
Она одна и у неё одна я.
Покуда жив поэт, в конце концов,
Нет ни конца земле моей, ни края.
Следы пестрят, под ними снег набряк -
Спит белая бумага декабря…