2-4-8
Чин предводителя дворянства
Был вынужден покинуть граф,
Теряя и частицу чванства,
И в том числе, своё богатство,
Жизнь предъявила словно штраф.
Чин требовал больших расходов,
Всё хуже шли его дела,
Не поступало и доходов,
Жизнь стала тише в те года.
Но, всё равно, их дом огромный
Народом полон был всегда,
То — в основном был люд бездомный,
У них, прожившие года.
Почти что члены их семейства,
Необходимых им людей,
Вносившие культуры действия,
Жизнь создавая веселей.
За стол садилось два десятка,
А то и боле человек,
Всегда гостей было в достатке,
Так коротали бары век.
Ход жизни в доме был всё тот же,
И без него — не обойтись,
Годоми был у них расхожим,
Как экономно не крутись.
Держалась мощная охота,
«Всего» полсотни лошадей,
И кучеров почти что «рота»,
Подобных, всяких там людей.
Подарки ценные друг другу,
Висты, бостоны, вечера,
Граф «унижал» свою супругу,
Не мог он быть, кем был вчера.
Долги накрыли словно сети,
Запутался в своих делах,
У них ещё же были дети,
Нужно приданое, но как?
Речь даже шла к продаже дома,
Никто не мог семье помочь,
Но дом — семьи был их основа,
«Сгущалась жизни их же ночь».
По части для детей наследства,
С графини, с женской стороны,
Ей виделось одно лишь средство,
Невесту сыну ей найти.
Невесту — из семьи богатых,
Такой — Карагина Жюли,
Ждала, к кому б её посватать,
К тому ж — жила почти вблизи.
Графиня прямо, без намёков,
Писала матери в Москву,
О близких и желанных сроках,
Сему быть важному родству.
Ответом — полное согласие,
И приглашенье гостем быть:
— Ежели дочь моя, как пассия,
Его сумеет полюбить.
Графиня объясняла сыну,
И со слезами на глазах,
Семьи плачевную картину,
И близкий их семейный крах.
Осталась ей одна забота,
И сыну «подобрать судьбу»,
Не просто так, как бы кого-то,
Не бесприданницу с добро;той,
С богатством — в будущем жену.
Жюли хвалила в разговорах;
В Москву на праздник — погостить,
Его просила в нежных взорах,
Семейству там же угодить.
Не трудно было догадаться,
Что мать чрез это сватовство,
Была горазда в том стараться,
В стране создать вновь торжество.
В один из этих разговоров,
Поведала ему свой план,
Без лишних в их семье раздоров,
«Возродить» Ростовых клан.
Пристроить милого сыночка,
В богатую в Москве семью,
Жюли была бы ей, как дочка,
Восполнить тем мечту свою.
Сынок сражён был откровеньем,
Поправшим благородство, честь,
Маман с её благим стремленьем,
Похожим будто бы на месть.
Расплакалась упрямству сына:
Чтоб чувством светлым торговал;
Ему представилась картина,
Как он любовь свою попрал.
И, как в своё же оправданье:
— Не понял ты меня, сынок;
Вновь слёзы и в ответ — рыданье,
На счастье сына, как бросок.
Всё ради благосостоянья,
Спасти от бедности семью,
Любовью сына от отчаянья,
Предать «обычному» огню.
— Не плачьте, маменька, скажите,
Я жизнь свою и всё отдам,
Вы, если этого хотите,
В угоду всей семье и вам.
Пожертвую своим я чувством…
— Нет, сын, всё понял ты не так,
Я чувствую своим всем нутром,
Всегда счастливый нужен брак.
«Я удивлён, могла как мама,
Сказать решилась это мне,
Так откровенно и так прямо,
Лишь от того — семья в беде.
Им — наплевать на светлы чувства,
Я Соню бедную люблю,
Другую — для душе мне пусто,
Её и сам себя убью.
В Москву он не поехал в гости,
Не возникал и разговор,
Теперь графиня с чувством злости,
На Соню вскидывала взор.
И, наблюдая их сближенье,
Без всяких видимых причин,
И, не скрывая раздраженья,
В их разговор «вставляла клин».
Ворча, со злостью называя:
«Моя, вы, милая» — теперь,
Её стремленья отвергая,
«Во всём ей закрывая дверь».
За то сердилася на Соню,
Что та была кротка, добра,
С неподражаемою твердью,
В её же сына влюблена.
Так благодарна их семейству,
Её считая, как за мать,
Всё отвергая фарисейство,
Чем та пыталась награждать.
Текла обычностью жизнь в доме,
Вестей тревожных слал им бог,
Наташа вся жила в истоме,
Её бы счастью — бог помог.
От жениха, князя; Андрея,
Пришло четвёртое письмо,
В котором он как бы жалея,
Плохую новость принесло.
Открылась прежняя вновь рана,
Он должен отложить отъезд,
Исчезла у неё нирвана,
Счастливо ожидать вновь весть.
Несёт разлука огорченья
И надвигает в душу грусть,
И нету от неё леченья,
Избавиться от ложных чувств.
Ей жалко было это время,
Способною любить всегда,
Любимой быть, «вскочив, как в стремя»,
Была такая с ней пора.
2-4-9
Настало праздных святок время,
Где в ярком солнце даже днём,
Мороз под двадцать — и не бремя,
А мы все празднуем, живём.
Прошла парадная обедня,
На всех был праздничный наряд,
А, в общем, праздник как-то бедный,
Третьестепенный был обряд.
На третий день, после; обеда,
Настал в их доме «мёртвый час»,
Где каждый «празднуя победу»,
Любой мог выбрать действий шанс.
Граф, отдыхавший в кабинете,
Заснул в диванной Николай,
Вся жизнь, как замерла на свете,
Родился в доме просто рай.
Маман раскладывала карты,
И Соня чем-то занята,
Такого «праздного азарта»,
Бывало в доме иногда.
Одна Наташа бесприютно,
Не зная, чем себя занять,
По дому бродит так, беспутно,
Пытаясь им всем помешать.
— Ну, что ты бродишь и что надо? —
Ей молвила сердечно мать;
— Его мне надо, как отраду,
Хочу его женою стать!
И не смотрите, не сердитесь!
А то — расплачусь я сейчас,
Звучит мне голос: «вы смиритесь,
Несчастье ожидает вас»!
— За что я пропадаю, мама? —
И слёзы брызнули из глаз:
— За что в душе такая рана? —
Вдруг оборвался Наты глас…
Пошла опять бродить по дому,
И кто попался на пути,
Давала каждому, любому,
Иль что-то сделать, принести.
Как в виде просьбы, приказанья,
Лишь чем-нибудь себя увлечь,
Снять панику от настроенья,
И настроение сберечь.
Она завидовала Соне,
Подруга вечно занята,
На этом всём домашнем фоне,
Она была, как не своя.
— Ну, что мне делать? — вся в раздумьях:
— Куда бы снова мне пойти?
Я, «как сижу на многих стульях»,
Бежать из дома от возни?
К учителю, Иоглю, танцев,
Всбежала с быстротой наверх,
Найти хотя бы долю шансов
И что-то новое от всех.
И Петя тоже занят делом,
Готовил с дядькой фейерверк,
Наташа вдруг в порыве смелом,
Дух к баловству её поверг.
Ему, как в шутку, закричала:
— Свези меня ты, Петя, вниз;
К нему с проворством подбежала,
И на спине нашла причала,
Таков был иногда каприз.
И обхватив руками шею,
Она вскочила на него,
Он побежал вприпрыжку с нею,
Как отрешившись от всего.
Как будто обойдя всё царство
И испытав везде всю власть,
Своим довольная всем барством,
Покорством насладившись всласть;
Она вернулась снова в залу,
Ей не хватало звука струн,
Взяла в обхват свою гитару,
Настройкой, на басах — «трынь-трун»;
Перебирала струны в фразу
Знакомой оперы одной,
Себя введя, притом, к экстазу,
В себе лишь вызвав снова зной;
Зной прошлых всех воспоминаний,
Когда она и вместе с ним,
В период их знакомства ранний,
Когда он ею был раним;
Ходили в оперу в столице…
А фраза ей пришла на ум,
И начала в главе тесниться,
Вновь проникая в толщу дум.
Опять же дум о нём, Андрее,
Всё приводило вновь к нему,
К одной и той же, снова, вере,
Как предана она ему.
«Ах, поскорее б он приехал,
Я так боюсь за срока срыв,
Возникнут новые помехи,
Угаснуть может мой порыв…
Ведь не стоит же жизнь на месте,
И с каждым годом — больше лет,
А время не жалеет мести,
Оно приблизит много бед»…
Она «забросила» гитару,
Пошла в гостиную пить чай,
Нашла себе вновь прежню(ю) кару,
Там, за столом — «весь прежний рай».
Там все домашние, все в сборе,
Но — нет, конечно же, его,
Она осталась в прежнем горе,
От вида за столом всего.
По окончанье чаепитья,
Пошла в диванную молодёжь,
Душевным темам дать развитье,
Что каждый в эту пору ждёт.
2-4-10
Все, улыбаясь с наслажденьем,
Вспоминали детства миг,
И, восторгаясь впечатленьем,
От действий их же, их самих.
Вошедший Диммлер — (музыкантом
Он в барском доме жил, служил),
Он обладал большим талантом,
Детей играть всегда учил.
Он расчехолил было арфу,
Раздался вдруг фальшивый звук,
Начало положивший старту,
Всех обратиться как бы вслух.
Графиня заказала шефу
Любимый, Фильда, ей ноктюрн,
В противовес всему их смеху,
Им восхищались стар и юн.
— Настал и твой черёд, Наташа,
Теперь и ты нам что-то спой;
— Я, маменька, всегда вся ваша,
Коль нравится вам голос мой.
Наташа, став в средину зала,
А Николай — за клавикорд,
Раздалась музыка сначала,
Чуть позже взят был и аккорд.
Всех привлекало это пение,
И старый граф включил свой слух,
И в доме все нашли терпение,
Послушать, не оставшись глух.
Как-то особо в этот вечер
Звучал Наташин голосок,
Потом он всеми был отмечен,
«Обворожительный был сок».
Но высшую оценку пению,
Графине Диммлер преподнёс,
Он приравнял Наташу к гению,
Маман заслушалась до слёз.
— Талант Наташин — европейский,
Учиться нечему в том ей,
Характер очень компанейский,
И нежность, мягкость, сила в ней.
— Ах, как боюсь я за Наташу,
Чего-то много в ней всего,
И за неё боюсь я также,
Не встретит счастья своего.
Вдруг в комнату ворвался Петя,
Принёс всем радостную весть:
— Пришли к нам ряженые эти…
Как празднику отдать всю честь.
Наряженные дворовые:
Медведи, турки, даже волк,
Все страшные и все смешные,
Казалось, с них не будет толк.
Сначала жались все в передней,
Потом втянулись робко в зал,
Застенчиво, но всё дружнее
Веселья двигался накал.
И песни, пляски, хороводы,
Так было испокон веков,
Такой был праздник у народа,
Средь крепостнических оков.
Пока шли святочные игры,
Вся молодёжь исчезла вдруг,
Свои готовили «интриги»
И вновь явились в этот круг.
Турчанкой вырядился Петя,
Наташа — не узнать — гусар,
В пая;сы Диммлер явно метит,
Дополнив ряженых базар.
Вся в фижмах барыня-старуха,
Конечно, — это Николай,
И для поддержки святок духа,
Черкесом Соня встала в «рай».
Все удивлялись и хвалили,
Костюмы и их мастерство,
И потому они решили,
Найти им где-нибудь средство;.
Решили ехать к Мелюковой,
Соседка и живёт с детьми,
По мненью всех всегда готовой,
Встречаться с этими людьми.
Наряд у Сони был особый,
Усы дополнили красу,
Как вылитый черкес готовый,
Носила гордо всю судьбу.
Ей голос внутренний так явно
Шептал, решится вся судьба,
И даже нынче, и подавно
Не будет девушка одна.
Чрез полчаса четыре тройки,
Свистя, со звоном бубенцов,
Пустились друг пред другом в гонки,
Предвещая бег борцов.
Стремились перегнать друг друга,
В мороз, но с лунным светом ночь;
— Как чудно! — молвила подруга,
Пригнувшись к ней, подумал: «дочь»;
Ещё появится в их доме,
К неудовольствию маман;
И Соня вся моя в истоме,
Зачем мне дальше весь обман»?