3-2-30
Пьер после свидания с князем Андреем,
Увидеть сраженье, мечту всё лелея,
Послушал совет друга, князя Бориса,
На выбор ночёвки не делал каприза.
Поехал он в Горки, где в чистой избушке,
Ему уголок для сна дали с подушкой,
Велел лошадей он к утру приготовить,
Его разбудить рано утром — напомнить.
Когда Пьер проснулся, в избе было пусто,
С ним вместе проснулось и жадное чувство,
— Пора, началось всё, сиятельство ваше,
Не «видывал» битвы такой ещё даже.
Грохочут с шести утра там, в поле, пушки,
Такие «летять» прямо к нам их игрушки!
А дым застилает, и неба не видно,
Неужто возьмут нас, так будет обидно, —
Так молвил берейтор: «И будет нам стыдно!»
Поспешно одевшись, Пьер вышёл из дома,
Увидеть всё лично сжимала истома;
Уже было ясно, свежо и росисто,
И грохот снарядов ревел голосисто.
И солнце, лучи его, вырвавшись с тучи,
Светило на этот кошмар весь могучий,
Пьер шёл на курган, с него видимость битвы,
Острее была, чем у лезвия бритвы.
На нём разместился состав наш командный,
И Пьер, чтобы видеть всё сделался жадным,
Вертелся в кругу он штабных офицеров,
Но был непонятным для них он примером:
Какого, мол, чёрта мешает работать,
Когда без него здесь хватает заботы;
Но вид панорамы, покрытой сраженьем,
Окутанной дымом и войска движеньем;
Являл весь собою для Пьера картину,
Которая Пьеру — гражданскому чину,
Была интересной, ужасной и дикой,
Но он понимал — была битва великой!
«Свидетелем» битвы великих народов
Естественно стала в округе природа:
Косые лучи слишком яркого солнца
Сквозь редкие тучки «светили в оконце».
На эту картину, великой той битвы,
Под видом щадящей природу молитвы,
Смотрели и лес, и река, и курганы,
Поля, перелески, луга и поляны.
И им было страшно, оставшись калекой,
От дикого зверя в лице человека,
Себя не могла защищать вся природа,
От этой невиданной всей непогоды.
Но боле всего поразило всё Пьера
Вид поля сраженья, его интерьера,
Лощины над Колочью, мелкой рекою,
Покрытой войсками, готовыми к бою.
Над речкою Во;йна, что в Колочь впадает,
Стелился туман, но от солнца он тает,
Туман разбавлялся от выстрелов дымом,
И ветром, в пространстве войны разносимым.
Сквозь эту-то смесь и тумана, и дыма,
От солнца их блеском вопроизводимым,
Мелькали штыки всей солдатской их массы,
Дождавшись сражения, этого часа.
Мелькали и крыши домов в поселеньях,
И пушек с обеих сторон поведенье,
Но что восхищало всего больше Пьера,
Разрывы снарядов среди интерьера.
И звуки, и дым, и сама эта вспышка,
Внезапная, издали, с красками, слишком
Казались ему красотою сраженья,
И стали достойны его впечатленья.
«Пуфф, бумм», раздавался звук этого взрыва,
Совсем и без всякого в том перерыва,
Под дымом, скрывающим вид весь сраженья,
Мешающим видеть очаг пораженья.
И всё дополнялось тарахтаньем ружей,
Рисуя картину всей огненной стужи,
Охвачен стал Пьер очень странным желаньем,
Быть там, среди стужи, но стать выживаем.
И, как говорится, с главой окунуться,
Но, только лишь, чуточку, как искупнуться,
Почувствовать ужас возможности смерти,
Лежать средь убитых, войны круговерти.
Чтоб сверить с другими своё впечатленье,
С главкомом и свитой, понять их и мненье;
Бросал Пьер частенько на них свои взгляды,
Понять, может быть, хоть чему они рады.
На всех этих лицах светилась надежда:
Не дрогнем в бою мы, бывало как прежде,
Москву отстоять нам во что бы ни стало,
Но сил по сравнению было так мало.
Кутузов приказ отдавал генералу:
Езжай-ка, голубчик, туда для начала,
Туда, к переправе, всё было б в порядке,
Не дай бог врагу наши видеть чтоб пятки.
— И я, и я с вами, простите за чувство,
Меня охватившее в этом искусстве:
В веденье военных подобных сражений,
А также умелым и их управленьем.
Вскочивши на лошадь, примкнул к генералу,
Увидеть воочию доблесть и славу,
Какие мы в нашей штыковой атаке,
Врагу не уступим в смертельной сей драке.
3-2-31
Пьер, следуя за генералом,
Попал в пехотные ряды,
Где руганью был встречен шквалом,
И потерял его следы.
Все с недовольным к Пьеру взглядом
Смотрели, как на чудака,
Их взгляд проникнут словно ядом,
Толкнули лошадь, так, слегка.
Он еле удержал поводья,
И чуть не потерял очки,
Как всадник, был его паро;дья,
Но от паденья смог спасти.
Солдатскую покинув массу,
Он поскакал вперёд, к мосту,
Не знал, какую выбрать трассу,
Вновь не попасть бы в густоту.
Но ближе к мо;сту — вновь солдаты
Пред ним и на другом конце,
Солдатской массой был зажатый
С каким-то ужасом в лице.
В порыве видеть всё сраженье,
Сам оказался он в бою,
Кругом свист пуль на пораженье,
Но не берёг он жизнь свою.
С необъяснимым он упорством,
Познать, увидеть этот бой,
Своим могучим видным торсом,
Мишень Пьер представлял собой.
Он увлечён пейзажем боя,
Не слышит свист снарядов, пуль,
Их ужасающего воя,
Скрывал всё это общий гул.
Своей «отвагой» появленья,
И — безоружным средь солдат,
Как в театральном представленье,
Смешной фигурой он объят.
Опять со всех сторон кричали:
«Какой же чёрт тебя принёс?»
И даже матом привечали,
Со смехом многие встречали:
«Какой-то вдруг заблудший пёс!»
Пьер вправо повернул немного,
Вновь адъютанта повстречал,
Маневр удачный для предлога,
Чтоб тот его с собою взял.
Знакомым оказался парень,
Раевского был адъютант,
Подъехав к офицеру вровень,
Пьер вновь поведал свой талант.
Просил он взять его с собою,
Ему он вкратце объяснил,
Зачем «прилип» он здесь душою,
Себя чуть-чуть он не убил.
Опять же было удивленье:
Зачем такой богатый граф,
Как будто всем на посрамленье,
Себе сам «выписал» он штраф?»
Но, всё же, взяв его с собою,
Поведал Пьеру ход войны,
Тяжёлая досталась доля,
Где флеши наши чуть видны.
Хозяйство там Багратиона,
С утра в нём хлещет жаркий бой,
Он ярый враг Наполеона,
У них — дуэль между; собой.
— Со мною на курган взойдёте,
Вся панорама и видна,
У нас — всё сносно, переждёте,
И многое уже поймёте,
И чем закончится война.
— Я непременно еду с вами,
И благодарен вам за то,
Один брожу я здесь часами,
Не зная, где у нас и что.
Навстречу им плелись солдаты,
Кто ранен был, кого несли,
Поток калек домой, «до хаты»,
А большинство уже везли.
Пьер с адъютантом ехал рядом,
К Раевскому, на тот курган,
Где встречен был не меньшим адом,
И получивших много ран.
Пьер отставал в езде, при скачке,
Страдала лошадь хромотой,
В ноге скрывалась та болячка,
От пули вражеской шальной.
Чрез лес подъехали к кургану,
И дальше Пьер пошёл пешком,
Возникшая в лошадке рана,
Была ходьбы причиной в том.
Курган был знаменитым местом
Сражения в Бородино,
Он стал в истории известным,
Редут Раевского — оно.
Или — курганной батареей
У Русских звался тот курган,
Французы звали галереей,
Иль пушечный у русских стан.
В том самом, с трёх сторон кургане,
Десятки пушек врыты в грунт,
Но в примитивном столь обмане
Скрывался от французов пункт.
Сей пункт, как огневая точка,
На самом деле — высота,
И в обе стороны — цепочка,
Вдобавок к ним, числом до ста.
И вся та «пушечна громада»
В ответ на вражеский «привет»,
Свою рождала канонаду,
Какой ещё не видел свет.
Чуть позади всей галереи
Стоят пехотные войска,
На случай вражеской затеи,
Внезапного сюда броска.
Не думал Пьер, что это место,
Важнейший русский был редут,
Уже потом оно известно,
Его Раевским назовут.
Усевшись на откос окопа,
Довольный зрелищем войны,
Он, слыша только пушек «ропот»,
Все пушки на войне — страшны.
Он видел неприязнь всех к смерти,
Работы пушек чёткий шаг,
Ни капли страха в круговерти,
«Врагу желавших всяких благ».
Не ведал Пьер и чувство страха,
Он вспомнил про свою дуэль,
Его пленяла их отвага,
Под эту жуткую капель.
Его вид, как всегда и прежде,
Рождал в солдатах просто гнев,
Зачем ему, с какой надеждой,
Жизнь подставлять под пуль напев?
Но, видя чудака бесстрашье,
Его спокойный, смелый вид,
Под эту всю затею вражью,
Зачах за Пьера всякий стыд.
Он словно слился с ними вместе,
Не зная, кто и что за чин,
Отдав солдатский долг их чести,
«Наш барин» — прозван господин.
Сраженье набирало силу,
Везде усилилась стрельба;
А Пьер давался только диву:
Шла постоянная борьба;
Борьба за продолженье боя,
Спасенья раненых солдат,
Пренебрежения собою,
Но — не бежать никак назад.
Багратионовы все флеши
Явились крепким узелком,
«Проели все французам плеши»,
Как и планировал главком.
Но вот «беда» — поля сраженья
Дым застилал от Пьера глаз,
Тогда он всё своё виденье,
Испытывая вновь экстаз;
Переключил на батарею,
Где реже стали в ней ряды,
Она, людьми как бы «бледнея»,
Уже «просила вновь воды».
Но люди там, на батареях,
Не замечали шквал огня,
Хотя ряды их, всё редея,
Работа каждого — своя.
Лишь слышался весёлый говор
И с шутками меж них стрельба,
Но нарастал в работе норов,
И лишь одна была «мольба».
«Воды просила батарея» —
Снаряды подошли к концу…
Замолкнет ли вся галерея?
Могло быть ясно и глупцу.
Пехота, та, что находилась
Вдоль речки Каменки, в кустах,
Пред батареей очутилась,
Как отступающей в боях.
Пьер видел это отступленье,
На ружьях раненых несли,
Тотчас пошла вновь в наступленье
Пехота, что была вдали.
Но результатом наступленья,
Обратный раненых поток,
И в то же время усиленье
Обстрела наших, как итог.
Никто не обращал вниманья,
На этот пуль, снарядов град,
Все выше смерти пониманья,
Не замечая «ядропад».
Однако таяли резервы
Людей и пищи для стрельбы,
В бою всем отравляя нервы,
От беззаботной простоты.
Всё реже стал огонь ответный,
К тому же таял персонал,
Курган смотрелся, как раздетым,
С него огонь весь угасал.
— Имею честь я, герр, полковник,
С прискорбьем вам всё доложить,
Снарядов в наступивший полдник…
Нам ими надо дорожить!
Штук восемь их всего осталось…
— Переходите на картечь!
— Однако всё ж какая жалость
В бою снаряды нам беречь!
Но, как подстреленная птица,
Внезапно он на землю сел,
И, не успев распорядиться,
Вдруг стал он бледным словно мел.
Всё чаще шлёпались снаряды,
Точнее попадая в цель,
Редели русские отряды,
Нащупал нужный враг прицел.
Был кто-то послан за резервом,
Чтоб залатать сей наш позор,
И даже Пьер сказался нервным,
Погас весь боевой задор.
Решил помочь в доставке ядер,
Сбежал с солдатом вместе вниз,
Ядро вдруг разорвалось рядом,
И Пьер упал на землю ниц.
Очнувшись от волны воздушной,
Пьер, сидя грузом на земле,
Он будто сделался послушным,
Всё находясь в прицельной мгле.
3-2-32
Себя не помня, Пьер от страха,
«Неужто сей момент есть краха?»
Всего московского сраженья,
Пойдёт вновь наше отступленье.
Бежал назад, на батарею,
В надежде, чтоб прикрыться ею,
Считал убежищем надёжным,
В той обстановке невозможной.
Уже молчала батарея,
Но, как огонь, немного тлея,
Иметь бы во-время снарядов,
Стреляла бы и прежним ядом.
Когда в окоп Пьер схоронился,
Всему он очень удивился:
Полковник, вал обняв всем телом,
Казалось, вдаль смотрел за делом.
Хотел обмолвиться с ним словом,
Но понял — был уже «готовым»,
Пополнив жертвы в этой битве,
Которая — острее бритвы.
В окопе бой шёл рукопашный,
Враг, овладев редутом важным,
Когда стрельба вдруг прекратилась,
Французы спешно навалились.
Пьер, очутившись в этой схватке,
Не стал играть с французом в прятки,
В мундире синем чин французский,
Напал на Пьера в месте узком.
Одноко Пьер не растерялся,
Он, нападая, защищался,
Схватил противника за плечи,
И с силой, что хватало мочи;
А сила Пьера — вся без меры,
Как рост, как вес весь, для примера,
Сжимал француза он в объятьях,
Противен был для восприятья.
Обнявшись, стоя на мгновенье,
В глаза смотря с недоуменьем,
Кто в плен попался — лишь сомненье,
В объятьях запаслись терпеньем.
Француз склонился больше к мысли,
На нём всё тело Пьера висло,
Рука и горло всё давила,
Такая бы;ла В Пьере сила.
Ядро над ними с диким воем,
Что жутко стало им обоим,
Вдруг пролетело, их обоих
Вогнало в страх и — успокоив.
Они, разжав от страха руки,
С объятьями кончали муки,
Француз к своим подался с ходу,
А Пьер — к своим бежал под гору.
Ему навстречу шла пехота,
Одна была теперь забота,
Отбить свою же батарею,
Освободив всю галерею.
Хотя немного запоздалой,
Но смелой, быстрой и удалой,
Ермолов силами пехоты
В атаку двинулся с заботой.
Удачно кончилась атака,
Хотя была и жаркой драка:
Бежали в этот раз французы,
Мелькали синии рейтузы.
Итогом — было много пленных,
Не ожидали быть из бедных;
Но, как всегда, убитых много,
И — в дополнении итога:
Потоки раненых рекою
Текли с горы морской волною;
Попал в плен генерал французский,
Он ранен был от пули русской.
С потоком раненых Пьер вместе,
С горы шагая, полон чести:
Он, как солдат, попал в сраженье,
Хотя и было отступленье.
Поток калек в глазах у Пьера
Рождал и мысли, крепла вера,
Что всё не повторится снова,
Атаки все, с таким уловом.
Но день лишь только разгорался,
В других местах бой продолжался,
И, как и здесь, гремели пушки,
Разбрасывая все «игрушки».