Феликс Довжик
Земные мгновения
Часть восьмая
Больничная пора
Обижен ли пустой судьбой,
прохлопал ли жар птицу,
прожил ли счастливо с женой,
поймешь, попав в больницу.
Инсульт
Вставал я и падал нередко,
а тут не дошел до скамьи,
и юная дама-соседка
меня поднимала с земли.
Кружилась земля, как пластинка,
но не был протянут мне трос,
круженье миров, как былинку
сметало меня под откос.
Не слушались тело и ноги,
командовать ими не мог,
и тяжесть, что терпим до срока,
сминала в падучий клубок.
И та, неземная простуда
меня побелила, как мел.
Теперь-то я знаю, оттуда
мне первый звонок прозвенел.
Непредвиденные расходы
Когда обычным днем погожим
проткнет насквозь колючий еж,
с собой окажешься несхожим
и сам себя не узнаешь.
Не узнаю себя в палате:
был скромен в выборе харчей,
копейки лишней не потратил,
а сотни трачу на врачей.
В душе всегда живет надежда,
что не сгоришь в больном огне
и снова будешь, как и прежде,
на скачках жизни – на коне.
А жизнь, загнав тебя в палату,
в здоровье учинив погром,
берет всерьез живую плату
и проверяет на износ.
*
Уйду навек. Ничто не будет сниться.
Пройдут года, и рано поутру
увидит новый пациент больницы
окно, рассвет, березы на ветру.
*
Еще не финал, еще можно стремиться…
Года пронеслись, и я знаю теперь,
конечно, возможно, чего-то добиться,
но только возможно ценою потерь.
Еще не финал, не захлопнута дверца,
хотя от болезней измята кровать.
Для взлета живительны шрамы на сердце,
но я не хочу никого предавать.
Везение
Когда с топорным скрежетом и лязгом
на тех, кто с совестью, катила власть каток,
я мог попасть в живую грязь и в дрязги,
но не дала судьба мне подлый поводок.
Я не скажу, что был при этом мудрым
и то, что завтра будет, знал вчера,
родители, отправив в путь крутой и трудный,
талант не выдали на грязные дела.
Поэт побочного направления
В грудах томов, в стиховой паутине
сохнет сто сот поэтических мух,
или талант истрепался в рутине,
или подвел изумительный слух.
Или орлы, создавая нетленку,
нить золотую вплетая свою,
с хрустом себя – пополам на коленке,
чтобы вписаться в большую струю.
А возле них под недремлющим оком
сбоку от всех златоносных цепей,
сбоку припеку, ни к месту, ни к сроку,
сельских околиц простой воробей.
Он не постиг мирозданья основу
и проморгал мировую грозу,
детство припомнил, свой двор и корову
и до сих пор вышибает слезу.
Лист багряный
Золотой любви художник рьяный,
чувственного моря маринист,
в жизни и стихах, как лист багряный,
фантазер Есенин – реалист.
В поединке страсти и в погоне
душу пылко отдал напоказ,
распахнул нам сердце на ладони
объясняя и себя и нас.
Замечал нюанс в любви за мретью,
рисовал тончайшей кистью даль,
у него за чувственною бредью
изумрудной выделки деталь.
От его стихов светлеют лица
даже у завзятых босяков,
он страной березового ситца
вызвал слезы крепких мужиков.
Многим слава показала пятки,
время затеряло в груде лет,
в первой поэтической десятке
он по праву чувственный поэт.
Как ни подниматься будет риска,
как ни будет планка высока,
в сборнике поэзии Российской
он свое оставил на века.
Поэзия
Поэзия без чувства –
пустая страсть безумства,
поэзия без смысла –
восторг пустого свиста.
Поэзия? Поэзия –
и жизнь, и смысл, и чувство,
и честность, и искусство.
Своя ветвь
В поэзии есть несколько ветвей…
Когда у суки несколько щенят,
она и любит их, и кормит всех подряд,
а мы средь поэтических ветвей
пытаемся дать солнце лишь своей –
боимся, что чужие затенят.
Острота зрения
И глубина, и всяческие дали
подвержены то оползням, то грозам,
и мудрость в том, чтоб мы об этом знали,
и мудрость в том, чтоб видеть все под носом.
И мир вокруг окидывая взглядом,
не обольщаться глубиной и далью,
а видеть то, что близко или рядом,
и видеть то, что скрыто под вуалью.
*
Бывает удивительный поэт,
бывает человек хороший,
осознается лишь на склоне лет,
что это не одно и то же.
Невольные жертвы
Пробился в свет – пропишут в племя,
приманкой вздернут на уду,
и, жил бы я в другое время,
дудел бы в общую дуду.
И не такие под гипнозом,
слепясь от фар и фонарей,
певали резво гимн морозам,
собой прославив дикарей.
А устоял, им счет поштучный,
кто знал почем изюма фунт,
кто был взращен на почве тучной,
имея с детства стойкий грунт.
На них ломила сила силу
и била, не щадя живот,
вот им эпоха шла не в жилу,
а вышло все наоборот.
У них с гнетущей жизнью в споре
не гнулась ни одна строка,
они смотрели жизни в корень –
вот и остались на века.
Мне жаль обманутых поэтов,
и душу жжет свое пятно,
ведь той зимой и зябким летом
я был бы с ними заодно.
Не склеить совесть лживой лестью.
Тогда не сыпется гранит,
когда и с истиной, и с честью
душа единый монолит.
Рентген времени
Пока жив еще – нога в стремени –
каждый выглядит в лучшем виде…
Проверяет нас рентген времени,
и отсев идет в жестком сите.
Уступает всё силе тления,
мысли сочные и страницы,
остаются от поколения
единицы.
*
Никому завидовать не надо –
зависть скуповата на платеж,
ведь от колыбели до ограды
по чужой дороге не пройдешь.
Живая строка
Плывет Земля по трассе млечной…
Чтоб не сгорели строк стога,
надо писать не на века – писать о вечном,
тогда и выживет строка.
И если бьется в строчке чувство,
и если смысл в той строчке есть,
она навек войдет в искусство,
пока само искусство есть.
Подснежники под Харьковом
Свой первый стихотворный труд
я прочитал прекрасной даме.
Читатели, наверно, ждут,
что было между нами.
За санаторским бугорком
цвели подснежники в лесочке,
а я простывшим говорком
читал ей на пенечке.
Она пришла в восторг большой.
Меня смутило это.
Ей богу, не кривлю душой –
в стишке мотив поэта.
Я прочитал оригинал,
как мог, неотразимо,
его-то я на память знал –
любимый из любимых.
– Ну что ж. У Пушкина свое, –
и улыбнулась мило.
Я ждал. – А у тебя свое, –
вот так она решила.
Простой и правильный ответ
моей прекрасной дамы
дал паруса на много лет
плыть самому упрямо.
Читатель скажет:
– Не соврешь.
А что под слоем ила?
Но две семьи не разобьешь…
А голову кружило.
*
Ах, как легко от первой вспышки
и в свете радужных огней
представить даме блеск умишка
и широту души своей.
Как просто, глядя даме в очи,
плести связующую нить,
как просто голову морочить,
как трудно честность сохранить.
Волшебный прилив
Я танцевал с красавицей одной.
Давным-давно все это было.
И вдруг! О, чудо! Что со мной?
Прилив большой волшебной силы.
А шельма ох и хороша.
Уж больно лакомая киска.
Я, осторожно, не дыша,
пытаюсь танцевать не близко.
Она ко мне. Прилив опять
и все сильнее – снова, снова.
; Ты хулиган!
; Как понимать?
; Ты хулиган в хорошем смысле слова.
Полет в будущее
Когда б колдун без мыслей низких
вперед забросил лет на двести,
мне без родных, друзей и близких
да скучно было бы, хоть тресни.
А постучал бы я к потомкам,
в дверь выглянул бы шустрый носик.
; Кто там?
; Кто-кто? Старик с котомкой.
Да нищий. Милостыню просит.
*
Когда стремишься куш сорвать,
юлишь то змейкой, то отвесно,
и я в грехах – могу соврать,
в стихах мне врать неинтересно.
Утро
Ночь прошла – оживает больница,
в процедурном готовят шприцы,
в коридоре измятые лица –
с недобитым недугом борцы.
К окнам утро восходит по трапу.
Вон собачка, как только что сам,
подняла у березоньки лапу
и помчалась к другим корпусам.
Палата № 9
Из окна моей палаты
прямо – рощица, лесок,
из окна моей палаты
вот чуть-чуть наискосок
за дорогой – виноват –
ритуальный комбинат.
Я от этого не в трансе,
мне от этого смешно,
как поют в одном романсе,
«Что наша жизнь?». Театр. Кино.
А в театре есть антракт,
если сыгран первый акт.
Но вопрос, а как сыграли?
Кто солист? Кто режиссер?
На житейских авторалли
ты, тебя ли стерли в сор?
Жизнь ясна? Или во мгле,
и здоровье на игле?
Ход событий непреложен,
не пеняй, на жизнь косясь,
не рванешь кинжал из ножен,
нет его, нет отродясь.
В жизни ты – березы лист,
с ветки вон – пропал солист.
Нос повесил, не повесил,
задирал, не задирал,
а представь себе в разрезе
предстоящий ритуал –
ящик, поле и лесок
и сырой земли песок.
Что-то очень неуютно,
и от сырости – мороз?
Заодно представь попутно
что тебе сей мир принес?
И прилежно взвесь тогда,
стоит ли тянуть года?
Мир не очень-то был щедрым,
ты в ответ не много дал,
но, однако, худо-бедно
все не тянет на скандал
и на то, чтоб сгоряча
шашкою себя с плеча.
И опять же, есть зацепка,
есть же долг – его отдай,
жизнь твоя – не в грядке репка,
чтоб тянул любой Мамай.
Комбинат станком звеня,
обойдется без тебя.
Хорошо учили в школе,
ты же кончил на медаль,
долг тю-тю, страна тем боле,
ветром вместе сдуло вдаль.
Все красивые слова
для костра, увы, дрова.
Так что, друг, давай по сути,
честно все, как на духу,
фразы сладкие для мути
все истерлись, все в труху.
Нынче дорог каравай,
давай правду выбирай.
Значит, вроде бы не должен,
кроме собственной жены,
был же глуп, раз был моложе,
наловил ведро вины,
и который год подряд
перед нею виноват.
И еще под небесами
есть вина – вина в сто крат,
должен же отцу и маме…
Виноват и виноват.
Им все лучшие слова,
но над их холмом трава.
Если честно – жить охота,
наплести венок стишат –
из окопа встань, пехота,
посмотри-ка на внучат.
Ты еще им должен, враль,
о житье читать мораль.
Есть в мечтах еще забота:
хоть в такси, хоть на двоих,
к девяти да на работу –
оказаться средь своих
и за стол с друзьями сеть,
если будет что поесть.
А получится – к удаче
сделать робкий поворот,
всем обидчикам дать сдачи.
Может, вытянешь на взлет?
На износ не вышел срок.
Жить охота – вот итог.
____
По палате ходят тараканы,
бродят по палате день и ночь.
Койка, столик, раковина, краны.
Шесть уколов – из палаты прочь.
Прямо из окна моей палаты
сосенки, березоньки и пруд.
Срок назначен, после этой даты
нового в палату приведут.
*
Под утро приснился мне сон –
зовут меня в дальние страны,
и я на наивный фасон
расставил по шире карманы.
Потом удалился в края,
где злые не воют метели,
жиреть стал от сытости я,
а мысли вдруг все похудели.
И я испугался до слез,
не дай бог мне сон этот в руку –
за благом не выдержу кросс
и долго не вынесу скуку.
Поверил бы я резюме,
купил бы напиток для кубка,
когда б не таился в уме
трусливый побег от поступка.
Свое
Не смотрите угрюмо
на земное жилье,
из вселенского трюма
получите свое.
Мусор нашей работы
весь уходит в отвал,
за остаток охотно
нам выводится бал.
Жизнь и делит, и множит,
всем дает по плечу,
но не каждый-то может
напролом к калачу.
Каждый сам куролесит,
кто берет, кто растит,
жизнь дающих обвесит,
а берущих простит.
Но потом пусть не давит
после смерти контраст –
смерть берущих ославит,
а дающим воздаст.
Можно делать негромко
все, что сделать дано,
если нужно потомкам,
извлечется зерно.
А не надо им будет,
то кричи, не кричи,
твои яства на блюде
не пойдут на харчи.
Кто ты в истинном виде –
работяга иль плут,
сам уже не увидишь,
но потомки поймут.
Не смотрите угрюмо
на земное жилье,
из вселенского трюма,
получайте свое.
*
Да! Раскатает глупый губы.
Да! Дураки уже доняли.
Но, если не было бы глупых,
то с кем бы мы себя равняли?
Медосмотр
Не следует себя боготворить
и на себя поглядывать серьезно,
над головами можно воспарить,
но только лишь фигурой одиозной.
Пусть хоть талант написан на роду,
себя надо осматривать со смехом,
стряхнешь заносчивость и спесь и ерунду,
тогда, возможно, станешь человеком.
Тепловые потоки
Не сразу разобрался я,
блуждая в сферах жизни личной,
узка семейная скамья,
когда поток тепла различный.
Один стремится отдавать,
так создала его природа,
другой – грести к себе и брать
от раза к разу, год от года.
А не выходит баш на баш,
потянет каждый одеяло,
соорудив себе блиндаж, –
ставь точку и пиши пропало.
В реке любви я топал вброд
в обнимку с грустью безысходной,
манил меня волшебный борт,
но без доступных с суши сходней.
Я ведь мужчина как никак,
создатель искрой не обидел,
но, чтоб держать себя в руках,
нужна мне теплая обитель.
Моя подруга забрала
мое тепло, свое добавив,
очаг у нашего двора
не исключение из правил.
Она из тех, кто отдает
всего себя гнезду и детям,
так вот откуда нежный гнет,
и вот на мне откуда сети.
И нас уже не развязать,
не осадить стрелой недуга,
мы все прошли, и шторм, и гладь,
себя ломая друг для друга.
Цепи и сети
Еще мы познаем друг друга,
хотя все знаем друг о друге,
нас беспокоят до испуга
в пути возможные недуги.
Но мы уже друг в друге асы,
друг другу мы друзья и слуги.
Какие ждут сюрпризы трассы
нас дальше на последнем круге?
И быт, и жизнь сильнее треплют,
и круче бывший путь пологий,
но и союз, взрослея, крепнет,
встречая старость на пороге.
Трезвеет жизнь, а в нашей хате
любовь всех благ земных дороже,
ее сумели не растратить,
и дай нам бог ее умножить.
И дай нам бог, подобно сказке,
по глади жизни и в пучине,
как альпинистам в общей связке,
пройти друг с другом до кончины.
Закат
День на закат – тускнеет свет.
Так и любовь на склоне лет,
как царь без армии на троне,
и трудно осознать уму –
любовь стареет потому,
что рано мы себя хороним.
Неутешителен прогноз.
Стареть должны, раз есть износ,
и жизнь не тянется веками.
Стареть должны на склоне лет,
но не любовь стареть – нет! Нет!
Стареть уж лучше будем сами.