— Икра из водорослей, -
сказала она,
Но зад свой несла
на встречу приключениям.
— Да хоть из говна, -
ответил я с задержкой.
И смачно выругавшись,
брутально закурил.
В кармане пальто лежала банка,
а в другом кармане батл.
Мы будем пить и закусывать икрой.
Бутылка с икрой отлично украсят
наш новогодний стол и рот.
То есть рты.
— Икра эта из рыбы, -
сказала снова ты.
— Да ты сама уже не знаешь,
из чего это икра.
Не все ли равно,
если она вкусная?
— А она вкусная? -
засомневалась ты.
— Конечно, — ответил я уверенно
и смачно высморкался,
вытерев рукавом пальто свой нос.
— Ну тогда пошли уже к тебе, -
сказала ты.
— Ну пойдем, - ответил я.
И мы пошли.
И мы
пошли.
И мы ели и пили,
и икринки икрились на наших губах
и лопались во рту.
И мы не могли уже понять,
настоящая ли эта икра...
И мы не могли уже постичь,
настоящие ли это мы...
И мы не могли уже отличить
вымысел от реальности,
реальность ото сна,
прощание от разлуки.
Мы не знали,
проснулись мы вместе
или порознь?
И не знали,
проснулись ли мы вообще?
Мы ничего больше не знали.
Мы потерялись в этом бренном
удушливом мире.
Но икра! Икра! Какая была икра!
И как она лопалась!
Мы стали икрой.
Мы икра.
Отныне мы две икринки,
прилипшие к губе праведника,
монастырского редкого трапезника,
разделившего ночлег
с последней своей женщиной
по имени Смерть.